На чужом поле
Шрифт:
Гипотеза Генриха и Якоба выглядела бледненько. Почему именно земляне, а не сам Высший Разум, он же цивилизация-контролер? Ведь коль контролеры настолько всемогущи, неужели у них не нашлось какого-то другого, менее сложного способа ликвидации атомной угрозы? Ах, такие у них принципы? А почему у них именно такие принципы?
Цель могла быть совсем другой (это уже Михаэль). Этакое межпланетное бюро путешествий и экскурсий. Взаимный обмен туристами. Без всякой рекламы, не привлекая всеобщее внимание. Возможно, обмен бескорыстный, а может быть и нет. Но в любом случае - простая туристическая
Нет, не туризм (Мартин, а потом Дитер).Наше появление здесь результат присущей людям беспечности. Западные и восточные физики доэкспериментировались до того, что сверхсложные установки, пойдя вразнос, сотворили что-то с пространством, и закинуло мирных жителей в неведомый край. А странный спектакль - просто побочное явление.
Безусловное вмешательство извне (Ульф). Эксперимент на выживание в непредвиденной ситуации. За участниками эксперимента постоянно ведется наблюдение, даже сейчас, результаты обобщаются и кто-то там, в звездных далях, накропает очередную диссертацию.
Возможно, массовая галлюцинация под воздействием сильнодействующих препаратов (Ричард). Индуцированное помешательство.
Предполагались еще: переселение в потусторонний (то бишь загробный) мир. Пребывание в качестве заложников инопланетных террористов, предъявляющих сейчас свои требования Земле. Попытка контакта. Демонстрация возможных последствий владения атомным оружием. Проделки ребят с летающих тарелок. Вечер накануне Страшного суда.
Первая остановка на бесконечном пути по соседним вселенным.
Предсмертные видения. Съемки суперфильма.
И прочее.
Все-таки, как я уже говорил, к общему мнению мы пришли: только выигрыш на чужом поле мог дать надежду на возвращение. Хотелось верить, что так и будет. Именно потому мы и остановились на этом предположении и решили действовать, исходя из него.
Под утро мы расстались друг с другом, чтобы вновь встретиться в урочный час.
Собственно, мы не были нужны подпольной организации, она продолжала бы действовать и без нас. А мы без нее? Ни один из нашей девятки не отказался принимать участие в подготовке к выступлению. И дело здесь, наверное, не только в нашем желании вернуться в родной мир.
Каждый вечер после работы я ждал в раздевалке, когда Тинт
шепнет: "Сегодня", - и он тептал это слово раз в два или три дня. Я покидал универмаг, пересекал проходные дворы и выходил к переулку, где меня ожидала всегда одна и та же машина. Открывал дверцу, здоровался с молчаливым водителем - мрачноватым курчавым парнем в потертой куртке, ложился на заднее сиденье и отправлялся в путь. Конечным пунктом нашей поездки был лес в окрестностях Столицы. Я выходил из машины, шагал по тропинке между полукустами-полудеревьями, сворачивал у раздвоенного пня, спускался в овраг, нырял в жесткую зелень вьющихся растений, сгорбившись, пробирался в темноте по тесному проходу в стенке оврага, толкал тяжелую дверь и по неровным ступенькам сходил в подземный стрелковый тир.
Это был длинный узкий зал, освещенный настенными светильниками
и
Была в тире еще одна дверь, и было темное окошко возле двери,
и казалось мне, что за ней кто-то скрывается. Но этот "кто-то"
никогда не показывался и ничем не выдавал своего присутствия. Во
время моего первого посещения подземного тира, а потом и еще раз
старичок скрылся за этой дверью, а в тире вдруг раздался пронзительный вибрирующий звук, от которого заныли зубы. Я вертел головой, стараясь определить его источник, а он уже стих, пропал, и старичок как ни в чем не бывало выскочил из-за двери и с довольным видом засеменил ко мне с автоматом под мышкой.
Стрелял я много, с удовольствием, с каждым разом все более успешно, так что старичок только удовлетворенно хмыкал и все подкидывал да подкидывал мне патроны.
Так хочется верить, что когда-нибудь, скоро, умение стрелять
станет совсем не нужным человеку. Так хочется верить, что пистолеты, автоматы, пулеметы, зенитные орудия, танки, крылатые ракеты, мины, гранаты и бомбы навсегда превратятся в музейные экспонаты и наши дети на школьных экскурсиях будут смотреть на них через толстое стекло, как смотрим мы сейчас на пращи, бумеранги, дротики и каменные боевые топоры, наделавшие дел в руках пращуров. И хочется верить, и верится...
Я покидал тир, машина в сумерках довозила меня до центра Столицы и я возвращался в свое общежитие для приезжих.
Так шло время. И все меньше его оставалось до того дня, который был уже отмечен в календаре подпольного комитета, и приближался и приближался, суля перемены и вселяя надежду.
А однажды вечером я набрел на тот скверик, где впервые встретил Лон. Или очень похожий на тот. На скамейке под фонарем сидел белогривый толстяк и читал газету, посматривая на аллею. Засеребрилось платье, подошла высокая и светловолосая - и у меня сжалось сердце. Потом они деловито прошли мимо меня и я рассмотрел, что это не Лон.
На далеком русском Севере лежали суровые Соловецкие острова,
в зеленом украинском городе порхала по улицам черноглазая девчонка, а в Столице стояла скамейка под фонарем и была комната с цветами на столике, комната, утонувшая в ворохе разноцветных тканей. И все это причудливо переплеталось в моем сознании.
8.
И настал день... Впрочем, обо всем по порядку. В соответствии с хронологией событий.
Смена завершалась, мы только что управились с последним фургоном и я поставил свою тележку в лифт, направляясь на четвертый этаж. Я собрался уже закрыть решетчатые дверцы, когда увидел Тинта, замахавшего мне рукой. Я подождал, пока он поставит свою тележку рядом, и нажал кнопку подъема.