На далёких берегах России
Шрифт:
– Видать прибыли из далёка. Кажись, пришёл сибирский обоз с «мягкой рухлядью». Видал, какие сундуки кованные везут. Да, уж из далёка. Обтрепались казачки на дальней службе, – качали головами люди, – отойдём в сторону, не то зашибут.
Казаки отогнали народ от крыльца Сибирского Приказа, и Бекетов, сойдя с коня, вошёл в дверь палат приказа. В большой палате он увидел длинный стол и сидящих за ним важных дьяков. Они одновременно посмотрели на вошедшего огромного бородатого казака и напряглись. Бекетов поклонился и гулко доложил:
– Я, Пётр Бекетов, сотник Енисейского острога,
Он обернулся и крикнул в приоткрытую дверь:
– Вноси!
И казаки стали носить в палату тяжёлые кованые сундуки и ставить вдоль стены. Когда же сундуки открыли, то присутствующие обомлели и поспешили посмотреть на это диво.
– Ого! Какое богатство, – удивлялись дьяки, разглядывая соболиные шкурки, – какие пушистые, все как на подбор!
– Ну, сказывай, – велел Голова Сибирского приказа, и Бекетов неторопливо поведал о суровой доле казаков, тяжёлых походах и боях с дикими племенами Сибири. Не забыл рассказать и о том, что поставлен острог Ленский на Якутской земле, покорённой российскому государю. В конце своей речи Бекетов заявил:
– Вот мои отписки и челобитная, в которой, учитывая свои заслуги, прошу выдать жалование за три года и назначить меня казачьей Головой Енисейского острога, вместо престарелого Болкошина.
– Буду ходатайствовать перед государем, – проговорил Голова приказа. – Хвалю за службу! А жалование за прошлые года получишь в канцелярии.
Бекетов поклонился и, пятясь, вышел из палаты.
– Фу, – отдувался он, глядя на толпившихся у крыльца казаков. – Как же душно и тесно в Москве. А теперя казаки гуляем. Айда в кабак!
В кабаке не продохнуть. Третий день шёл пир горой. Когда казаки уже лежали на столах в дрызг пьяные, Бекетов всё же решился и спросил Урасова:
– Ты уже побывал в родительском доме? Как Дарья? Жива ли?
– Дарья не дождалась тебя, – ответил Урасов, заплетающимся языком. – Отец выдал замуж, но она вскоре овдовела и теперь монахиней пребывает.
– Как же так? – вскричал Бекетов.
– Говорят, она пошла в село Лопатищи к Аввакуму, которому поп разрешил проводить церковное служение, и там постриглась, – ответил Урасов, и его голова упала на стол.
– Дарья, как же я мечтал о тебе – простонал Пётр.
Бекетов, обивая пороги приказа, постоянно думал о Дарье, и чем больше думал, тем более понимал, что потерял её навсегда. Пётр метался во сне, ему снилась нежная Дарья, которая протягивала к нему свои руки и ускользала, когда он пытался её обнять. Проснувшись в поту, Пётр закричал:
– Не могу более оставаться в Москве. Мне душно здесь без Дарьюшки. Быстрей бы уехать отсюда и забыться!
Вскоре Пётр Бекетов получил чин стрелецкого и казачьего Головы Енисейского острога и отбыл из Москвы.
Глава 7
1641 год. Енисейский острог, занесённый снегом, встретил Петра Бекетова настороженно. Но когда московский обоз
– Ну, сказывай, как и что в Москве?
Воевода крикнул услужливому тунгусу:
– Нести закуску и водки.
А Бекетов ему и говорит:
– Разреши угостить тебя московской водочкой и капусткой квашенной с яблочками. А?
– Не откажусь, вели нести.
Казаки принесли много снеди и московские подарки для воеводы, которые привели его в восторг. Он с удовольствием разглядывал конскую сбрую, ему понравились пистолеты и особенно охотничьи ножи. Так они долго сидели в приказной избе, крепко выпили, и никак не могли разойтись, потому что было много впечатлений от московской поездки. Наконец, воевода ещё раз поздравил Бекетова с новым назначением и заговорщицки поведал:
– Ты теперя Голова Енисейского острога, будешь правой рукой мне, но остерегайся старого Болкошина, ведь из-за тебя он смещён с должности Головы острога. Так что он будет мстить тебе.
– Мне всё нипочём, – заверил захмелевший Бекетов. – Пойду спать.
– Иди, иди, – еле ворочая языком, пробормотал воевода, – тебя ждёт не дождётся тунгуска. Моя жёнка приглядывала за ней пока тебя не было в остроге… Слышь, она все глаза проглядела тебя ждамши.
Ввалившись в свою избу, Пётр Бекетов обомлел. На него с восхищением смотрела Аина, красивая девушка с раскосыми глазами. Пётр, вечно занятый делами, пропадавший в походах, не заметил, как она из девчонки превратилась в зрелую красавицу, и теперь он залюбовался ею. А она взяла со стола выпеченный хлеб и на рушнике поднесла изумлённому Петру. Хмель тут же выветрился и Пётр, отломив кусочек хлеба, с удовольствием вкусил его. Затем он взял из рук Аины хлеб и, отставив его в сторону, неожиданно для себя обнял затрепетавшую в его объятьях девушку. Да так порывисто, что масляный светильник, вдруг задрожал и погас, и Пётр руками почувствовал полные женские груди и утонул в них.
«Аина, вот кто моя жена», – пронеслось в голове, и он, взяв её на руки, бережно понёс на широкую лавку, кстати, уже постеленную.
Пётр посмотрел на икону Спасителя, подсвеченную лампадкой, и погрузился в роскошное тело девушки. Ночь была бурной, полной страстей и, вконец усталая Аина в изнеможении заснула. Сладко посапывая, она, как ребёнок надула губки и улыбалась во сне, а Петру не спалось. Его сердце отчаянно билось, душа пела. Он тихонько встал и, перекрестившись на икону, вышел во двор. Занимался бледный рассвет и он, раскинув руки, закричал:
– Я нашёл пристанище своему сердцу!
Собаки во дворе залаяли, он смутился и пошёл спать.
А в Енисейске было неспокойно, кругом волнения, которые нужно унимать. Ясак был скудный. Воевода забеспокоился и, собрав совет в приказной избе, начал объявил:
– Надобно искать новые пушные места для государевой казны, пусть даже далёкие, и нам предписано идти в Восточное Забайкалье.
– Где такая земля?
– Забайкалье, это земля от Байкала до реки Амура, разделена Яблоновым хребтом