На дальнем бомбардировщике (Записки штурмана)
Шрифт:
Вечереет. Истребители и штурмовики садятся и заруливают в лес. Дневной шум постепенно затихает. Его сменяет ночной шум, неуловимый и неопределённый.
Под Москвой ночь не дарит авиации ни отдыха, ни передышки. Где-то далеко сверкают огни, слышны глухие взрывы и стрельба, и тихо, монотонно урчат моторы. Приближается час, в который немцы обычно налетают на Москву. Напрягаегся воля всей авиации, сконцентрированной вокруг столицы.
Томительно медленно идёт время. Подходит намеченный срок вылета. Из темноты вынырнула машина и остановилась у нашего самолёта. Выходят
Оба полковника без рукопожатий провожают нас в далёкий путь.
Шевелев сказал: "Головы выше! По коням!", а Лебедев добавил: "Ни пуха вам, хлопцы, ни пера".
Можно было думать, что связь между двумя полковниками и нами обрывается до утра, до нашего возвращения из далёкого боевого полёта. Но это не так. Мы знали, что Лебедев и Шевелев будут эту ночь бодрствовать на командном пункте. Они будут следить за нами, переживать вместе с нами процесс полёта и в случае нужды помогут дельным советом.
Экипаж занял свои места, стремянки убраны, люки закрыты. Не спеша, спокойно сдвинулся с места и поплыл в ночную темь самолёт Пусэпа. Ровно, как по линейке, удалялись от нас огоньки его самолёта. Красный... зелёный... белый... и далеко в конце аэродрома, у самой реки, лампочки отделились от земли и медленно поползли вверх...
Наш самолёт, развернувшись носом к реке, побежал вниз по дорожке, все убыстряя свой бег.
У обоих кораблей одно задание - бомбить Данциг. У обоих экипажей на картах одинаковые маршруты в оба конца. Но от прямых линий, проведённых на карте, у обоих самолётов неизбежны отклонения - разные пути могут быть у них. И всё же оба самолёта встретятся в одной точке, сбросят бомбы на одну заданную цель.
Некоторое время наш самолет шёл на высоте 200 метров под кромкой сплошных облаков. Земля здесь беспокойная. То там, то тут вспыхнет прожектор, лизнёт самолёт, узнает своего и погаснет. Каждый прожектор требовал от нас условной ракеты.
– Мосалев! Давай уходи вверх, - раздался голос Водопьянова. - Так и ракет у нас нехватит.
Мосалев повел машину с набором высоты в появившееся в это время над нами "окно". "Окно" снизу закрылось и надежно спрятало нас от глаз с земли. Через 26 минут полёта мы были на высоте 3000 метров. По расчёту здесь, под нами, закрытое облаком небольшое озеро, откуда следует менять курс. Поворачиваем самолёт на запад. Впереди тысяча трёхсоткилометровый прямой путь. По прогнозу его придётся пройти, не видя земли. Ну, что ж, мы и к атому готовы. На лучшее мы и не рассчитывали.
Слева, на юге, далеко на горизонте искрами вспыхивали огоньки. Это Москва отражает очередной налёт немцев.
На самолёте установилась тишина, обычная при перелётах вне видимости земли. Где-то под нами прошла Волга и Московское море. Слева остался Калинин, в районе которого шли ожесточённые бои.
С командного пункта внимательно следят за нашим полетом и довольно часто сообщают по радио наше место по радиопеленгам.
Прошло четыре с половиной часа полёта за облаками.
Высота 6000 метров. Температура минус 30. Холода не чувствуется.
– Федорищенко! Смотреть внимательно. Подходим к берегу Балтийского моря. Должны быть светомаяки.
– Всё время смотрю, аж глаза болят. Ничего, кроме облаков, нигде не видно.
Стрелка прибора индикатора радиокомпаса отошла от правого края и стала на середине. Измеренные высоты двух звёзд и полученный с земли радиопеленг показывали, что мы вышли к берегам Балтийского моря если и не точно в намеченной на карте точке, то где-то близко возле неё.
– Богданов! Давайте радиограмму! Всё в порядке. Следуем к цели за облаками.
– Мосалев! Больше высоты не набирай. Так пойдём.
– Саша! А ведь у нас в задании высота бомбометания гораздо большая указана, - напоминает мне Водопьянов.
– Ничего, Михаил Васильевич! Хорошо, если мы удержимся на этой высоте. Не пришлось бы при этой погоде ещё ниже опускаться.
Впереди и справа от нас ровная снежная поверхность облаков. Слева грядой тянутся высокие кучевые облака, и под ними второй слой низких облаков. По прогнозу здесь три яруса облаков. Похоже на то, что прогноз оправдывается. Однако здесь проходит граница между двумя поверхностями водной и земной, и могут быть отклонения от синоптических законов. Такие синоптические аномалии я часто наблюдал в Арктике при полётах над побережьем Ледовитого океана. Но нет, этого не случилось.
В душе теплится надежда, что где-нибудь должны же облака разорваться над берегом, и мы, хоть на минуту увидя землю, проверим правильность всех наших расчётов.
А пока что штурман ведёт корабль к невидимой цели, а остальные одиннадцать членов экипажа смотрят во все глаза на облака, чтобы при появлении чего бы то ни было под ними помочь штурману уточнить место перед целью.
– Товарищ штурман! Вижу огонь! - крикнул Федорищенко. - Вот смотрите впереди, немного слева, там, где тёмное пятно, мигает огонёк.
– Бывают же чудеса на свете. Саша, это что же за место, где огонь виден? - спросил Водопьянов.
– Морской светомаяк на мысу Кенигсбергского полуострова. От нею до цели осталось сто километров. Вот, смотрите, правее от маяка, против луны, блестит дорожка, - это и есть море, и мы сейчас идём точно по своему маршруту, - разъяснил я экипажу.
Огонь маяка скрылся иод наползшими облаками. Но теперь он нам был ненужен - он уже сослужил нам свою службу.
– Мосалев, веди машину точно по курсу. От тебя теперь будет зависеть выход точно на цель.
– По ниточке проведу, - как всегда бодро, отвечал Мосалев.
Для всего экипажа наступили напряжённые минуты ожидания, для штурмана же - решающие...
У штурмана есть ещё особая задача. Мало привести самолёт на цель. Надо, чтобы все видели, что бомбы, с таким напряжением переброшенные на большое расстояние, точно попали в цель.
При современной технике опытный штурман может вывести самолёт за облаками в любое место и уверенно сбросить бомбы на невидимую цель. Но хочется своими глазами видеть цель. И я понимаю состояние моих товарищей.