На дальних берегах
Шрифт:
— Нет, я быстро, — озабоченно произнес Эрих. — У вас не найдется щетки? — обратился он к женщине.
— Поищу… Сейчас поищу… — проговорила та с покорной готовностью.
Она принесла мягкую щетку, которой обычно чистила шляпу.
Эрих принялся за работу. Он очистил инструмент от пыли, взял два-три аккорда, попробовал педаль.
Ганс смотрел на него с нескрываемым любопытством, но без особенного удивления.
Обветренные руки Эриха, грубые, заскорузлые, сейчас словно порхали в воздухе, всегда насупленные брови распрямились над живыми и умными глазами.
Эрих был мастером своего дела. Он подтягивал струны, ослаблял их, легонько щелкал по ним, водил взад и вперед указательным пальцем.
Женщина все еще не могла прийти в себя.
Эрих собрал деку, привинтил крышку и придвинул к себе стул.
И из клавесина снова полились теплые, прозрачные звуки.
Эрих сыграл заключительную часть «Лунной сонаты», опустил крышку и удовлетворенно произнес:
— Теперь хорошо.
Ганс неловко поднялся с сундука и уронил на пол автомат. Гулкий стук заставил вздрогнуть обоих.
Эрих поднял оружие, и, не сказав больше ни слова, солдаты торопливо вышли на улицу.
Женщина кинулась было вдогонку, потом вернулась в комнату и обессилено опустилась на сундук. Она так ничего и не поняла…
А Эрих и Ганс затворили за собой калитку и двинулись по мостовой.
— Ты извини, Ганс, — произнес, наконец, Эрих. — Руки истосковались по делу — не мог удержаться.
— Понимаю, дружище, — ответил Ганс. — Ты настраивал инструмент, а я… я воображал в это время, что сижу высоко-высоко на крыше и мну, выгибаю железный лист, стучу по нему деревянным молотком… Я очень хорошо тебя понимаю!
Михайло со своими друзьями и гостем вышли из города, дождавшись, пока стемнеет. Им предстояло перейти через железнодорожное полотно. Пришлось долго ждать Анжелику, ушедшую вперед, чтобы проверить, не грозит ли им опасность. Наконец они уловили едва слышный хруст подмерзшего снега. Анжелика молча потянула Васю за рукав, и все последовали за ней. Переходя через рельсы, они заметили, как вдали сверкнули и тут же нырнули в темноту фонари охранников.
Михайило пробовал выяснить, кто же таков его гость, но тот тоже вежливо отвел его вопросы, заявив, что на них все равно придется отвечать в бригаде и незачем это делать дважды. Сам он тоже ни о чем не спрашивал. Через пару часов до слуха путников донесся ленивый собачий лай; он становился все громче; показались тусклые огоньки. Еще через полчаса они пробирались уже между дворами местечка Просек.
Михайло остановился у покосившегося набок домика, к которому был пристроен непомерно большой сарай. Анжелика тихо забарабанила в замерзшее стекло окошка, и минуту спустя на пороге появился почесывающийся спросонья мужчина с накинутым на плечо длинным кожухом из овечьей шкуры.
— Это мы, — хрипло шепнул Вася.
Хозяин дома перекрестился.
— Слава богу! Все целы?
— Все, — весело отозвался Вася.
Хозяин сошел с крыльца, обогнул дом и открыл двери сарая, которые при этом жалобно скрипнули. Он негромко выругался. Все, кроме Михайло и крестьянина, вошли в сарай.
— Ну что? — приглушенным шепотом спросил Михайло.
— Они были здесь, — так же тихо ответил крестьянин.
— Ну?
— Обшарили все дома. Никого не нашли, угнали только соседскую корову…
— Ничего, — подбодрил его Михайло, — вот кончится война…
— С вами — гость? — прервал его хозяин.
— Вроде того, — кивнул Михайло. — Ну, ступайте отдыхать.
— Я спать не буду, — твердо заявил крестьянин, — спокойной ночи… — И он прикрыл дверь сарая.
Михайло чиркнул спичкой. В глубине сарая Вася устраивался на ночлег на куче осенних листьев. Гость озадаченно осматривался, ища места поудобнее, но не нашел, и тоже улегся на листьях.
Над их головами находился насест для кур. Куры, встревоженные появлением людей, беспокойно кудахтали. Анжелика, запахнувшись в шинель, которую уступил ей Вася, таскала охапки листьев из дальнего угла сарая. Спичка погасла. Михайло зажег новую и осветил лицо проходящей мимо него Анжелики. Волосы девушки были покрыты инеем — она казалась седой.
— Анжелика… — тихо проговорил Михайло.
Анжелика вопросительно взглянула на него.
— Ты очень устала. Отправляйся-ка в комнату. Мы сами все сделаем.
Она облизнула языком посиневшие от холода губы и послушно кивнула головой.
Догорела и вторая спичка.
Анжелика прислушалась к шагам Михайло, — он отправился в дальний угол сарая, и огонек вспыхнул теперь там. Анжелика не видела лица Михайло, но зато заметила, как ласково смотрит на нее Вася. Она улыбнулась и вышла из сарая, плотно прикрыв за собой дверь.
Михайло лег между Васей и гостем. Погасла третья спичка, и в сарае воцарилась темнота.
Вася и Михайло спали по очереди: они договорились следить за гостем.
Американец долго еще ворочался на листьях…
Вскоре Вася разбудил всех: пора двигаться дальше.
Хозяин дома принес им горячее молоко и маленькие лепешки из кукурузной муки. Михайло поблагодарил его, и они покинули сарай.
Туманы… туманы… туманы… Мир словно уснул под густым белесым покровом. И все же угадывается наступление утра. Туман принимает то светло-серый, то сизый оттенок. Вот провиднелись сквозь него горные гряды, покрытые заснеженными сосновыми лесами. И кажется, что медленно, нехотя просыпается огромный великан, скидывает с себя тяжелое покрывало, потягивается. По склонам гор, лениво извиваясь, ползут последние клочья тумана… Издалека доносится мычание коровы, скрип тележных колес…
Дорога в горы становилась все труднее. Путникам пришлось замедлить шаги. Анжелика шла впереди, часто скользя на неровной узкой, покрытой снегом тропе, и Вася, идущий сзади, поддерживал ее. Цепочку замыкал Михайло. Люди погружались в туман и вновь выбирались из него. Характерный для триестинского побережья пейзаж открывался перед ними. Скалистые горы, и на них — сосны и ели; реже — дикая вишня и бледно-розовые кусты терновника, сохранившего свои листья с осени. Тут и там взлетали вспугнутые появлением людей дятлы; перепрыгивали с ветки на ветку белки.