На день погребения моего
Шрифт:
Высокий черный корпус судна возвышался над ними, словно памятник опасностям моря, никакой очевидной связи с волнами, весело плескавшимися внизу. Пустые такси выстроились в четыре-пять рядов на причале, водители в блестящих черных цилиндрах ждали, пока толпа закончит махать «счастливого пути» и люди поочередно снова начнут обращать свои взоры к материку, к суше дня, от которого они урвали этот часок.
—Только начал работать, Кейт, вернусь —ты и заметить не успеешь.
— Последние новости: твой старый приятель Р. Уилшир Вайб был столь добр, что назначил мне прослушивание, я пошла, а сейчас получила повторное приглашение, так что, возможно...
— Вот это да! Ужасная новость!
Кэти зарделась:
— Ну, этот Р. В, он не так уж плох...
— Кэти Макдивотт. Ужасные вещи творятся с нашей молодежью, не так ли...
Но гудок парохода зарычал со всей мочи, прекратив всю предотъездную болтовню на причале.
Кэти подождала отплытия лайнера, а потом вернулась к портовым сложностям. Она представила себе часы среди гигантских управляемых людьми бакенов, судейских суден, речных станций проверки. Ее родители уплыли из Кова, как все остальные, но она родилась позже и никогда не была на море. Если бы они плыли в будущее, к какой-то неведомой форме загробной жизни, каким было бы это путешествие Далли в обратную сторону? Некое освобождение от смерти и приговор вернуться в детство? Она задумчиво вертела зонтик. Несколько таксистов бросали на нее одобрительные взгляды.
Только отплыв достаточно далеко в океан, Эрлис и Далли почувствовали, словно благодаря несоразмерным человеку просторам, на которые они попали, что теперь им разрешено говорить или слушать. Они медленно прогуливались вместе по верхней палубе, рука об руку, порой кивая пассажиркам, чьи шляпы с перьями будоражил морской бриз, избегая стюардов с нагруженными подносами... Дымовая труба вздымалась навстречу ветру, провода антенн пели...
— Понимаю, это, должно быть, шок.
— Ну, и да, и нет. Вероятно, не очень.
— Мерль — всё тот же, знаешь ли.
— Да. Конечно, это всегда было смешанное удовольствие.
— А теперь, Далия...
— А ты, ты говоришь, как он.
Ее мать минуту помолчала:
—Никогда не знаешь, что произойдет. Я возвращалась с кладбища на Эвклид-Авеню с парой долларов в кармане, подъехал этот Мерль в каком-то безумном старом фургоне, спросил, не хочу ли прокатиться. Словно ждал именно на той стороне улицы, когда я буду проходить мимо.
— Вы неравнодушны к женщинам в трауре? — не удержалась и вслух спросила Эрлис.
— Почти стемнело, а вы идете пешком. Я имел в виду лишь это.
В воздухе витал запах сырой нефти. Первые велосипедисты лета, в ярких свитерах и кепках, в полосатых носках, шумно проносились с присущим батальону напором по огромной эстакаде на велосипедах «тандем», которые, кажется, стали городской манией того года. Велосипедные колокольчики звенят без перерыва, сосредоточенный хор всех видов рваной гармонии, громкие, как церковные колокола в воскресенье, но, наверное, более мелкой текстуры. Разнорабочие входили и выходили из дверей салуна, а иногда и из окон. Вязы укрывали густой тенью дворы и улицы, раньше здесь были леса вязов, но это по-прежнему были вязы Кливленда, они делали видимым поток бриза, железные перила вокруг вилл богачей, придорожные канавы, полные белого клевера, закат солнца, начинавшийся рано и задержавшийся надолго, он был столь великолепен, что они с Мерлем, не веря своим глазам, посмотрели на него, а потом друг на друга.
— Только взгляни на это! — она указала черным креповым рукавом на Запад.
— Похоже на закаты моего детства.
— Я помню. Было извержение вулкана, вон там где-то в Ост-Индии, пыль и пепел висели в воздухе, все цвета изменились, это длилось годы.
— Это Кракатау, — кивнула она, словно говоря о каком-то существе из детской сказки.
— Тот корабельный кок, с которым я недолгое время общался, Шорти, он был там, ну, на расстоянии нескольких сотен миль с подветренной стороны, неважно, говорил, что это было похоже на конец света.
— Я думала, что закаты всегда должны быть похожи на этот. И все дети, которых я знала, так думали. Мы думали так некоторое время, пока они не начали снова превращаться в заурядных людей, тогда мы решили, что это — наш недостаток, что-то, связанное со взрослением, возможно, всё остальное должно было исчезнуть так же... к тому времени, когда Берт сделал мне предложение, я не была ни удивлена, ни разочарована тем, насколько мне было всё равно. Наверное, негоже так говорить о покойниках, да?
— Но ты до сих пор — совсем еще ребенок.
—Лучше найди себе новые очки, старичок.
— О, конечно, чувствуй себя настолько старой, насколько захочешь.
Спустя мгновение она села возле него, ее вздымавшийся вдовий наряд был приведен в порядок и открывал аккуратную беременную талию, на которую он сейчас кивнул:
— Когда она должна появиться на свет?
— Наверное, приблизительно в январе. Кто сказал, что это девочка?
— Позвольте взглянуть на вашу руку.
Она протянула руку ладонью вверх.
— Да. Девочка, точно. Если ладонью вниз, тогда мальчик.
— Цыганские разговоры. По виду этого фургона сразу всё ясно.
— О, посмотрим. Положите сюда немного денег, если хотите.
— Вы планируете оставаться здесь так долго?
Вот как всё уладилось, быстрее, чем каждый из них в тот момент заметил. Он никогда не спрашивал у нее, что она делала одна на улице в столь странное время, но она, тем не менее, собралась ему рассказать: долги от проигрыша в фараон, лауданум, лауданум с виски и пивом, безнадежные кредиты и еще более безнадежные кредиторы, семья Берта — Сниделлы с Проспект-Авеню, особенно — сестры, ненавидевшие воздух, которым она дышала, список страданий маленького городка, разросшихся до масштабов Кливленда, за годы своих турне Мерль должен был не раз сталкиваться с ними, но благоразумно выслушал все рассказанные ею подробности, чтобы она достаточно успокоилась для того, чтобы не воспринять его предложение превратно.
— Это — не особняк на Эвклид-Авеню, вы уже, вероятно, заметили, но он теплый и прочный, здесь лично мною сконструированный подвес на рессорах, благодаря которому вам будет казаться, что вы едете по облаку.
— Конечно, будучи ангелом, я к этому привыкла.
Но самая яркая часть этого взорвавшегося пламенем неба ее детства была прямо перед ней, ее волосы немного растрепались, и она могла определить по его взгляду достаточно того, что он, должно быть, видел, и оба они замолчали.
Он снимал помещение на Вестсайде. Нагрел для них обоих суп на маленьком примусе, нагревшемся до перерасхода стандартного керосина. После ужина они сидели и смотрели на Равнину, смотрели на реку, в водах которой отражались огни пароходов и газовых ламп, и огни литейных заводов, находившихся на расстоянии многих миль в изгибах и переплетениях Кайахоги.