На день погребения моего
Шрифт:
Сегодня ночью она была достаточно беспечна, чтобы спросить, почему он в таком отчаянии из-за всего этого, а он был достаточно неблагоразумен, чтобы выпалить:
—У меня такое чувство, словно мы ему должны.
Секунду она не могла поверить, что он имеет в виду Вебба.
— Моему отцу.
— Что, если мы...
— Младенец. Мы должны покойному Веббу Траверсу младенца. Как ты думаешь, одного будет достаточно, или надо заделать еще пару-тройку для пущей верности?
Дойс начала медленно настораживаться.
— Я только имел в виду...
— Просто жениться на мне не помогло? Подумал,
— Дело не только во мне.
Что-то в его голосе послужило сигналом, что ей нужно ступать осторожно.
У нее не было чувства, что она аккуратна.
— Что это значит, Дойс?
— В те последние дни в Торпедо он говорил только о тебе. Он мог жить дальше, но твой поступок его добил. Он был мертвым телом с домкратом — выработка богатой руды, мы со Слоутом — уже просто мелочь, придавшая его состоянию официальный статус. Подумай об этом, прежде чем винить меня.
Она фыркнула, изображая улыбку, словно он пытался смутить ее на публике:
— Легко говорить спустя столько лет, никаких свидетелей.
— Он много плакал, больше, чем когда-либо при тебе. Все повторял: «Дитя Бури». Догадываюсь, что это что-то о тебе, ты когда-нибудь слышала, чтобы он так говорил?
«Дитя Бури». Не просто фраза, а необъяснимое воплощение голоса Вебба.
Дойс не отличался наблюдательностью и не ожидал взрыва, у него не было времени подготовиться к нему, она фактически сбила его с ног. Увидев, как это гладко и легко, она подумала, что надо ударить его еще несколько раз, пока он не поднимется и не начнет бить ее в ответ. Дойс хранил свои пистолеты в офисе, а Лейк, как большинство женщин, живущих в городе, для самозащиты могла использовать только предметы, находившиеся в доме, например, скалку, половник, печную заслонку, ухват и, конечно, пользовавшуюся большой популярностью сковородку, фигурировавшую не в одной жалобе о нападении в округе «Стена Смерти» за текущий год. Судьи обычно учитывали различие между менее длинной ручкой типа «паучья лапа» и более длинной ручкой сковородки для выяснения степени серьезности намерений. Этой ночью Лейк выбрала двенадцатидюймовую чугунную сковородку «Акме» и исполнила трюк: двумя руками сняла ее с крючка на стене кухни и подготовилась врезать Дойсу. «О, черт, Лейк, нет, — он говорил слишком медленно для всего, что могло сейчас произойти. Он ударился головой обо что-то. Он был слишком легкой жертвой.
Потом она задастся вопросом, почему мешкала и оглядывалась по сторонам в поисках более милосердного оружия. Пока Дойс поднимался и с интересом поглядывал на разделочный нож, Лейк остановила свой выбор на лопатке для плиты. Это действовало довольно неплохо, помогла ее к тому времени холодная и эффективная ярость. Дойс вернулся в горизонтальное положение.
В дверях показались Тейс и Юджин, еще полусонный Шериф был занят своими подтяжками, Тейс со свинцовыми веками держала в руках дробовик Гринера, заряженный и бесперебойный.
— Это нужно прекратить, — начала она, потом увидела, что Дойс истекает кровью на узорчатом линолеуме.
— О боже, — она закурила перед супругом, который сделал вид, что ничего не замечает.
Позже, когда мальчики ушли на поиски лечебного виски, Лейк заметила:
— Ну, по крайней мере, это оказалось не смертельно.
— Не смертельно? А что плохого в смертельном? Не смертельно лишь потому, что ты по-девичьи использовала ту оловянную лопатку. Маленький ублюдок искупил свою вину? Когда это было?
Тейс вышагивала туда-сюда:
— Ты можешь создать доказательную базу, — сказала она спустя некоторое время, не колеблясь, но словно позволив себе долго оттягивавшееся удовольствие, — доказать, что ты совершаешь плохие поступки из-за своего муженька. Что всё это время вы состояли в богопротивном сговоре, твоя работа заключалась в том, чтобы подчищать за ним и следить, чтобы он уходил от расплаты, в том числе, и от твоих собственных братьев.
Лейк ничего не ответила, и после этого никто ни с кем не разговаривал без необходимости.
— Да, возможно, ты прав, но я видел с левой стороны, не правда ли, —заявил Нэвилл.
— Уверен, что правда, — ухмыльнулся Найджел. — С левой стороны сцены или с левой стороны зрительного зала?
Найджел посмотрел вниз.
— Вот этот, — он указал на один из сосков. — Правильно?
Двое юношей находились в бане Грейт-Корт и обсуждали мисс Хафкорт, их глухие вздохи сливались с шипением пара.
— Нынче ходят слухи, что она встречается с неким зачаточным Апостолом по имени Киприан Лейтвуд.
— Это как Патентованные Обои Лейтвуда? Неужели.
— Содомит.
— Эти магометанские крошки любят содомитов, — высказал мнение Нэвилл. — Ментальность гарема — вздыхать по евнухам, все дела. Потому что это всегда что-то невозможное.
— Но ведь она не...магометанка? — возразил Найджел.
— Ну, восточная чурка, Найджел.
—Что, прости?
— О, мальчик мой, — процедил Нэвилл. — Всё еще не получается не принимать это близко к сердцу.
— Лучше, чем принародно, не так ли.
Это была отсылка к длительному периоду слезливых монологов Нэвилла в Немецком море, поскольку рестораны со спиртным были далеко, а Яшмин вернула ужасно безвкусный брелок из Кларкенуэлла, который временно свихнувшийся юноша приобрел с большими усилиями по невероятной цене.
Они расслаблялись, дымили, как пудинги, каждый с вялой досадой рассматривал член другого. Их обсуждение обнаженной особы мисс Хафкорт основывалось на тайной вылазке ночью накануне. В безутешный час, когда не спят лишь мошенники и работающие математики, у смелых девушек возникла традиция красться к реке, к пруду Байрона — чем ярче светила луна, тем храбрее была компания, они шли купаться. Об этом как-то всегда узнавала группа парней, склонных проявлять не только любопытство, но и похоть. В этой фотолюминисценции будет Яшмин среди служанок. Вызывая диапазон замечаний от расхожих словечек тех дней «Дивно», «Восхитительно» или «Вот о чем я говорил!» до всенощных славословий в комнатах друзей или написания сонетов — немного позднее, когда безумие уляжется достаточно для того, чтобы хотя бы схватить ручку, или просто превращения в парализованный манекен после выслеживания ее или кого-то, кто может быть ею, в Монастырском Дворе.