На день погребения моего
Шрифт:
— Кто-то плакал из-за тебя, Дойс?
Она подождала, пока он пожмет плечами, потом сказала:
— Ну, надеюсь, ты не ждешь этого от меня, я выплакала все свои слезы. Наверное, последние были по папе, как ты думаешь? Мои слезы закончились и глаза высохли. Что бы ни случилось с тобой, думаю, я не буду плакать. Ничего?
Он посмотрел на нее этим особенным взглядом.
— Что? — спросила она.
— Меня удивляет всё это, слезы и тому подобное, я думал, что вы с ним не ладили.
— Я тебе об этом говорила?
— Ну, нет, не напрямую.
— Так что ты понятия не имеешь, что я чувствовала и продолжаю чувствовать по
Он уже понимал, что ему лучше прекратить это невыгодное дело и просто молчать, но не мог, его толкало что-то более сильное, чем эгоизм, он не знал, что это, но это его пугало, потому что он не мог это контролировать.
— Ты помнишь, как было там. Горные тропы, где ты в шаге от пропасти. Те парни из Ассоциации — если они тебя наняли, у тебя нет выбора. Во мне не было ничего особенного, я просто оказался там. Они могли нанять кого угодно.
Там. Это было чересчур.
Но насколько готовой она себя чувствовала, чтобы сказать:
— Ты мог подняться.
— В смысле?
— Ты мог быть человеком, а не ползать, как змея.
Он смог лишь коротко вздохнуть.
— Да, это пытался сделать твой папуля, и вот посмотри, что они с ним сделали.
—Прости, «они» — что это за «они», Дойс?
— Что ты пытаешься сказать, Лейк?
— А что ты пытаешься утаить?
Дойс боялся приведений и всё ждал, что Вебб его найдет. В снах, не изменившихся со времен его проклятой юности, он оставлял ее ночью, призывал бесформенные тени из глубин населенных призраками сараев, смело ожидая того, что может выйти наружу, что становится всё более враждебным.
Он не ложился спать, не следя за часами, чтобы увидеть горы во много миль высотой, появляющиеся лишь ночью, ждал возможности сесть в безхозный фургон и подняться прямо наверх к территории осеннего кладбища, где его найдет мужчина, которого он убил. Москиты, огромные, как сельскохозяйственные животные, с выразительными глазами перевоплотившейся собаки, с телами теплыми и податливыми, как у кролика, медленно налетали на него...
Иногда у Дойса возникало чувство, что он засунул голову в очень маленькую комнату, фактически не больше человеческой головы, тесную и бесшумную, никакого эха.
— Ну... возможно, — он едва слышал свой голос, — я мог бы пойти и убить кучу других людей? И даже тогда мне не было бы и приблизительно так плохо, как из-за одного этого человека...
Рано или поздно это происходит со всеми головорезами — Дойс прицепил звезду помощника шерифа. В горах, до того самого дня, когда Владельцы шахт оглянулись и начали его искать, он чувствовал себя не столько работающим на ту или иную сторону Закона, сколько освобожденным от самого выбора. Теперь, в бегах, будучи в безопасности, лишь двигаясь вперед, он нашел решение столь простое, что полторы минуты в бессонную полночь он был уверен, что сошел с ума.
Однажды на темнеющем ближе к горизонту пастбище Дойс и Лейк вдруг заметили на зеленой периферии это узкое дымчатое пятно, и, влекомые любопытством, решили его рассмотреть. Когда они подъехали ближе, из кустовых злаков и слепящего света неба возникли архитектурные детали, вскоре они въезжали за Стену Смерти, Миссури, построенную вокруг остатков карнавала — одного из многих, вдохновленных старой Чикагской Ярмаркой. Карнавал со временем переехал, оставив руины, теперь используемые для местных нужд, конструктивные элементы Колеса обозрения, с которого можно было обозревать окрестности на много миль, были вмонтированы в забор в качестве подпорок, фургоны уехали, цыпочки спали в старых бараках, звезды вертелись, нечитанные, над не имеющей крыши палаткой прорицательницы. Единственным строением, еще не распавшимся на куски, была сама Стена Смерти, цилиндрический деревянный каркас — он выглядел хрупким, но ему было суждено уйти последним, под действием погодных условий он выцвел и посерел, здесь была билетная касса, извилистые ступеньки, проволочная сетка, отделявшая затаивших дыхание зрителей от сцены внутри.
Словно это были священные руины, к месту легендарного разгула приезжали паломники на мотоциклах, сверху напоминавшие много путешествующих воздухоплавателей древних римских амфитеатров, которыми была усеяна старая империя, пустые овалы в центре старинных городов-крепостей, натиск некой пригородной обреченности жилищ, теперь вырастающих тут и там с человеческой хаотичностью, лишенные деревьев окружности превращались в тенистые бульвары, запруженные автомобилями и отдыхающими с корзинками для пикников, в то время как за темными углами, под новыми виадуками, в лабиринте промасленных ночью галерей серая стена, Стена Смерти, упорствовала в молчании и нагнетала тайну исчезающих строений...
— Возможно, где-то за углом есть служебный вход, — предположила Лейк.
Они пустили лошадей аллюром и объехали забор.
И вот в чем странность: хотя люди за забором, кажется, их совсем не ждали, они тут же принесли жаркое в горшочках, пироги, ощипанных цыплят и другие вкусности, избранные члены Методистского хора выстроились в ряд и спели «Потому что Ты благ, Господи», шериф Юджин Бойлстер, всё утро стоявший у переднего лежня своего офиса, рассматривая травяной ландшафт, а вероятно — и небо, тяжелой походкой вышел вперед и протянул руки в приветствии.
— Рад, что вы не заблудились. Двое последних, или даже трое, заблудились.
На следующем вдохе Дойс и Лейк поняли, что их приняли за какого-то представителя органов правопорядка и его супругу, которые должны были приехать сегодня и которые, как выяснилось, никогда не приедут, и, вероятно, обменялись быстрыми взглядами.
— Уютное маленькое сообщество, — сказал Дойс. — Если не учитывать сопротивление воздуха, ты можешь промахнуться в нее вчистую, кто знает.
— Артиллерия шикарнее, да?
— Последнее прибежище, если разум и убеждения не работают, конечно, сэр.
— Посмотрим.
Это были не мелкие повседневные правонарушения — члены, в экспериментальных целях засунутые под пресс для отжимания белья, многократные кражи единственного автомобиля в городе, податливые жертвы препаратов Счастливого Джека Ля Фоума, местного фармацевта, которого приходилось снимать с телеграфных столбов и колоколен, собраний сторонников воздержания от спиртных напитков или антипатичного оружия оскорбленных мужей, Дойс выяснил, что не вплетается в эту ткань городского дня, скорее, он круглосуточно должен быть на связи для более абстрактных экстренных нужд, пророчества, смутно вырисовывавшегося за видимым горизонтом книги учета фактов дня, чего-то невысказанного, что он должен был уладить — для этого его и наняли, он мог относиться к этому лишь со страхом, это как потребность в телескопе, чтобы посмотреть на другую планету: в данном случае вместо него был полицейский тиккер или телетайп в углу офиса Шерифа. Аппарат для специалистов, следующий шаг в двадцатое столетие от лиц разыскиваемых на грошовых открытках.