На диком бреге
Шрифт:
— Я колебался: звонить ли, к чему Еорошить прошлое, что это даст?
Она сосредоточенно молчала. И тонкие, изъеденные дезинфекцией на кончиках пальцы крошили сухое пирожное и выкладывали из крошек на стекле столика какой-то сложный узор. Пауза затянулась. Осторожно разрушив рукой этот узор, точно бы поглощавший все ее внимание, Дюжев спросил:
— У тебя нет фотографии Олега?
— Нет… Но я вас познакомлю. — Посмотрела на часы. — У них через тридцать минут перерыв. Пойдем.
— Хорошо. Пойдем.
Они
— Ну как же. Я однажды привел Зойку к нам, в дворницкую, пусть-ка отец глянет на профессорскую дочку. Он поил нас чаем, и я видел: усмехается. Когда, проводив ее, я вернулся, домой, отец сидел насупившись. «Ну как, спрашиваю, понравилась?» — «Ничего, говорит, востренькая. Только что же это ты, Павел, собрался род Дю-жевых на мышей переводить?» И пояснил: это, мол, в смысле комплекции…» Ну, а потом ты… Ты ему сразу понравилась.
— Послушался отцова совета: большая, здоровая.
— …и умная и красивая.
— А ты в Сивцев Вражек не ходил? Дворницкая-то ваша цела… Я в тот край на консультации езжу — каждый раз смотрю, вспоминаю…
— Нет, не ходил… Зачем? В Москве есть на что поглядеть. Бреду из института пешком разными маршрутами и все радуюсь.
— …А помнишь, Павел, как я пришла к вам и полы вымыла? — Ольга засмеялась, и от этого лицо ее сразу помолодело и даже резкие морщины на нем будто разгладились. — Я ведь знала, что Зойка у вас провалилась. Она все фыркала: «Дворник, дворник и есть». А я как-то пришла без тебя, дядя Вася был один. Я вскипятила воду и вымыла полы, протерла стекла. Дядя Вася усадил меня пить этот его липовый чай. Помнишь? У вас только липовый и пили.
— Ну как же. Самый наипервейший напиток. Настоящий-то чай кержакам раньше вера запрещала, а отец в те дни был твердый…
Иногда им навстречу попадались студенты, в одиночку и стайками возвращавшиеся с лекций. Здороваясь с Ольгой Игнатьевной, они с любопытством разглядывали ее спутника. Так дошли до хирургической клиники, остановились. Юность сразу оставила их, а о сегодняшнем говорить было нечего. Постояли молча. Ольга посмотрела на часы.
— Нет, я не пойду к Олегу, — сказал Дюжев.
— Отдумал?.. Ну что ж, может быть, ты и прав… — как-то очень быстро согласилась она. — Я сегодня практикантов собираю. Нет, нет, не беспокойся, время еще есть. Мы можем…
— Прощай, Ольга. — Дюжев протянул
руку.
— Неужели так и разойдемся? — почти вскрикнула она. И они обнялись, поцеловались. Лица у них при этом были печальные, слезы стояли в ее глазах.
— Ну, всего вам хорошего, — заокал Дюжев, отстраняясь. — Пришли фотографию Олежка.
— Пришлю… Если бы ты знал, как он на тебя похож… Ну, до свидания, до свидания.
— Прощай, Ольга, — твердо повторил Дюжев и пошел, не оглядываясь, решительным шагом, высокий, прямой человек, в старой офицерской шинели, каких давно уже не носили, и в папахе, увеличивавшей и без того немалый его рост.
Вернувшись в гостиницу, он, не раздеваясь, не зажигая света, сел на кровать. Бутылка коньяку, наполовину полная, высвечивалась в полумраке отблеском уличных фонарей. Остро пахло лимоном. Сколько просидел так Дюжев, он потом не мог вспомнить. Но помнил, как встал, как шагнул к столу и вылил в стакан все, что оставалось в бутылке…
Потом коридорная доложила дежурному администратору, что жилец из 818-го исчез. Тот сейчас же сообщил в милицию, рассказал, что тот вышел ночью сильно под хмельком и с тех пор не возвращается. Инженер Казаков, пришедший вечером тащить Дюжева к себе на блины и. узнавший о том же, принялся сам обзванивать ближайшие отделения милиции, лечебницу Склифосовского, столичные морги. Нигде ничего о гражданине по фамилии Дюжев не знали. Директор института, где работал Дюжев, был вынужден на третий день уведомить Литвинова об исчезновении командированного.
Только на четвертый день в институт позвонили из милиции и сообщили, что ночью в старом доме по Сивцеву Вражку, в подворотне, куда выходили окошки дворницкой, в состоянии тяжелого опьянения подобран человек в военном без знаков различия. Паспорта при нем не оказалось, но, согласно институтскому пропуску, это некий Дюжев Павел Васильевич, каковым он себя и называет. Сопротивления не оказал. В состоянии полной прострации доставлен в районный вытрезвитель, где находится и сейчас.
— …Если ваш, забирайте, — закончил официальный милицейский голос и уже неофициально добавил: — Кажется, неплохой парень. Мы тут посоветовались — протокола решили не составлять…
…Когда Дюжев, небритый, весь измятый, появился наконец в вестибюле гостиницы, дежурный администратор с головой, рассеченной пробором, сочувственно посмотрел на матовое, отечное лицо и мутные глаза номера 818-го. Посмотрел, вздохнул и, ничего не спросив, протянул три телеграммы. Дюжев взял. Дрожащей рукой разорвал бумажные пояски. «Немедленно возвращайся Нач Оньстроя Литвинов», — гласила одна. «Не задерживайтесь не останавливайтесь нигде Привет Партком Капанадзе», — гласила другая. Третья была подлиннее: «Павел ждем нетерпением Много новостей Есть хорошие Торопись Крепко жмем руку Сакко Дина».