На этом берегу

Астахова Людмила Викторовна

Он все же справился с рубашкой, сняв ее и, помогая себе зубами, начал развязывать повязку на плече. Риан видел, что на теле родича есть шрамы и рубцы. Тонкие линии порезов и более широкие от колющих и режущих ран, причем, судя по виду, их не пытались залечивать. Они выглядели так, словно зажили сами, не стягивая мышц, не мешая движениям, и все, дальше их никто никогда не лечил.

— Зачем срывать повязку? — не понял Риан. — Ее же можно размочить.

На лице альва сменилась целая гамма совершенно непонятных Риану эмоций, наконец, он снова поблагодарил его непонятно за что, и добавил:

— Понимаешь, я был в гарнизоне, у людей. Я знаю, как

они отдирают повязки вместе с мясом.

— Ты был в плену? — Риан похолодел.

— Нет. Они делают это со своими ранеными. После такого лечения многие умирают, прямо у эскулапа на столе.

— Они любят причинять боль. — Убежденно отозвался альв, непроизвольно дернув головой.

Риан знал о боли все, ну или почти все. Все что может знать живое существо. Тысячи всевозможных оттенков, десятки тысяч всяких сочетаний, и даже давние отголоски, и даже предчувствие будущих ощущений. Мастерство палачей выточило из него совершенного знатока, не ведающего ошибки. Эти знания были выжжены огнем, вбиты плетьми, кнутами и обычными коваными сапогами, сначала на его теле, а когда не осталось телесных свидетельств, тогда они проявились где-то внутри.

Риан дал ему пригубить приторно сладкую настойку из своих запасов, и все ощущения быстро притупились, стали отзвуком, бледной тенью, ушедшей за грань сознания.

— Тебе не будет больно, — заверил он, — мы размочим повязку, поверь мне.

— Правда? Мне тоже казалось, что у нашего народа должны быть другие методы.

— Ты что, никогда не жил среди своих?

— Почему, жил… давно…

Энтузиазма в этих словах было не много, но от разговора взгляд у парня прояснился. Он оперся спиной о стену, и, полусидя, с интересом наблюдал, как Риан разводит в теплой воде какие-то снадобья. Они поговорили о травах, оказалось, что Гилд тоже знает в них толк. Правда, его познания были разрознены, и большей частью касались сиюминутных нужд: остановить кровь, ускорить сращивание тканей, снять воспаление. Он посмеялся, сказав, что экспериментировал на себе, и всегда получалось довольно успешно.

В землянке было прохладно, но из-за жара холода Гилд не ощущал. Когда Риан подошел к нему с водой, он с трудом подавил желание отпрянуть, видимо, это был въевшийся годами инстинкт, избавиться от которого было не так просто. Вначале он был очень напряжен, хотя боли и вовсе не чувствовал, но, по мере спокойных и уверенных движений родича, чуть расслабился и стал наблюдать за ним с интересом. Он больше не ловил себя на том, что хочет вырваться и убежать.

— Давай я подержу воду, — не слишком решительно предложил он.

Когда же Риан дошел до последних слоев повязки, альв даже не дернулся, хотя под пальцами врачевателя показалась кровь. Он сидел, не шевелясь, словно боялся вспугнуть что-то повисшее в воздухе, и самое удивительное, что Риан тоже чувствовал эту тонкую, слабую ниточку, словно паутинку, связавшую их.

Рана была глубокая, воспаленная по краям, и начинала гноиться. Сначала Риан избавился от гноя, потом осторожно промыл ткани, стараясь касаться как можно легче. Холодная, пахнущая дегтем мазь должна была за несколько дней снять воспаление и уменьшить страдания. Особенно, если регулярно менять повязку.

— Тебе больно? — спросил Риан, удивляясь притихшему родичу.

А ведь ему должно было быть больно, но тот даже не покривился, напротив, у него на лице застыло странное, чуть удивленное выражение.

— Нет, ничего… — рассеяно произнес Гилд. — У тебя отлично получается. Меня никто никогда не лечил.

—

А как же люди?

— Я сбежал от их экзекуции.

Он улыбнулся, сидя все так же неподвижно, глядя на Риана блестящими от жара глазами. Кости и сухожилия у него были целы, а вот мышцы арбалетный болт порвал изрядно. Риан отметил пор себя, что парень не скоро сможет натянуть лук, да и биться сумеет не скоро. Впрочем, Гилд не был воином, прирожденным воином, и сложись его жизнь иначе, вернее случись ему родиться в более благословенные времена, возможно, руки альва и вовсе не коснулись бы рукояти меча. Риан же в свою очередь всегда был воином, избрав стезю бойца еще в детстве. А потому видел, что у Гилда иная, чем у него самого, память тела, а взяться за оружие его вынудила жизнь.

Закончив с рукой, Риан решил заняться ранением бедра, но тут парень снова напрягся, его расслабленное состояние прошло, он посмотрел на Риана и сказал почти просительно:

— Лучше я сам. Там ничего серьезного, просто порез. Не надо, ладно?

С этими словами он отвернулся к стене и стал неловко развязывать шнуровку штанов.

Настаивать Риан не пытался. Эльфы, вообще, стеснительный народ по природе своей. Обнаженность слишком деликатная вещь, слишком личная, как мысли или чувства. На взгляд альва, это проистекало от цельности натуры. Кто станет обнажать перед незнакомцем свои помыслы, свои самые потаенные уголки души, пусть даже этот незнакомец спас совсем недавно тебе жизнь? Никто. Так почему должно быть проще снять перед чужаком штаны?

Риан поставил перед Гилдом миску с отваром, чистые тряпицы, и деликатно отвернулся, благо было чем заняться помимо разглядывания голых ног гостя. Парень вздохнул с облегчением, он был очень благодарен своему нежданному знакомцу за то, что тот проявил понимание, за то, что ему не надо ничего объяснять и можно просто быть самим собой, таким, как есть. Он уже отвык от того, что так бывает, и бесконечно устал от чувства затворничества, замкнутости внутри себя, когда каждый твой шаг, каждый поступок могут быть восприняты враждебно и поняты совсем не так. Среди людей он был в постоянном напряжении и со щемящей грустью вспоминал, как спокойно чувствовал себя, когда жил один. Конечно, и тогда были трудности, хватало опасностей, докучало одиночество, но он об этом забыл, а вспомнил лишь уйдя из гарнизона, когда тишина и безмолвие леса снова сомкнулись над головой.

Пока Гилд возился с ногой, постанывая тихонько от боли и неудобства, Риан сварил новое зелье, укрепляющее и снижающее жар. Ему было приятно делать что-то для другого существа. Наверное, потому что делать этого не приходилось давным-давно. Сначала, после того как он ушел от своих, ему вообще не хотелось никого видеть, и одиночество приносило радость, потом он привык, и стал забывать, как это бывает, когда есть кто-то о ком нужно и можно позаботиться. Это было приятно, и даже немножко волнительно. Кто бы мог подумать, оказывается он истосковался за родичами, с изумлением обнаружил Риан.

— Ты есть хочешь?

Секунду Гилд колебался, что сказать. Просить еды было неудобно, он ведь знал, как непросто дается она в этих краях. Альв и так сделал для него много, пожалуй, больше, чем кто-либо другой в этом мире.

— Нет, спасибо…

Но родич, похоже, не обратил внимания на его слова, а вернее, понял их как раз правильно, тот, кто потерял столько крови, просто не может не хотеть есть.

— У меня есть немного меда, орехи и сушеные яблоки. — Осторожно улыбнулся Риан самым краешком губ.