На этом берегу
Шрифт:
— Тоже из деревни? А я из гарнизона взял, там оно есть, а люди почти не пользуются, только прачки для стирки.
— Лита сварила его для меня.
— Лита?
— Травница. — Пояснил Риан, чуть-чуть смутившись. — Женщина из деревни.
— Ты с ней общаешься, здорово! — Гилд тоже отчего-то смутился.
— Она, по крайней мере, меня не боится. — Промолвил как бы нехотя альв. — Надеюсь, что она пережила эту зиму… Люди — хрупкие создания.
— Да, верно…
Гилд открыл уже было рот, что бы что-то еще спросить, но вовремя остановился, решив, что сейчас не время. Вместо этого он подтвердил:
—
Он невольно вспомнил опыт своего общения с людьми, вспомнил и женщин, и ему стало грустно. Не найдя ответов на многие вопросы, он всегда объяснял себе все неприятности своей несхожестью с остальными. "Я другой, что здесь поделаешь…" — отговорка стала привычной.
— Пора возвращаться.
Риан набрал воды, и они медленно пошли обратно к землянке. Гилд не рассчитал своих сил и теперь еле плелся позади, желая только одного — немного полежать, а лучше поспать.
— Сейчас сделаем перевязку, и ты заснешь. — Уверенно заявил Риан, видя как его сородич мешком валится на постель.
На этот раз Гилд не стал возражать против помощи нового друга. Казалось бы, ничего не изменилось, но между ними рухнул какой-то барьер, стена отчуждения, ставшая за долгие годы монолитом, дала трещину. Он привык все время быть настороже, привык, что люди представляют для него угрозу скрытую или явную. Даже когда они не были врагами, даже когда он сражался на их стороне, он знал, что от них можно ожидать всего — нападения, предательства, обмана. Сейчас все было по другому, он мог расслабиться, ему не надо было отгораживаться от Риана, стараясь защитить себя, никто не лез к нему в душу с расспросами, на него никто не нападал. Легкое прикосновение рук было приятным, как и в первый раз, это вызвало удивление. Были раны, драки, поножовщина, Гилд твердо знал, что чужое касание может приносить только боль, но сейчас этот стереотип рухнул. Он совсем не почувствовал боли, даже если бы Риан рванул повязку. Это была почти магия, творимая им самим.
Раны оказались в худшем состоянии, чем Риан надеялся, пришлось заваривать новое зелье, более пахучее, сладковатое и дурманящее, от которого в голове рождались странные мысли. Они большими серыми тенями бродили где-то на задворках сознания. Время от времени Гилд впадал в оцепенение, видя наяву то яркие сказочные сны, то картины из прошлого. Сквозь марево полусна он замечал, как вокруг ходит Риан, бесшумно, точно дикий кот с мерцающими светлыми глазами. Глаза у него были как ручей, студеный и стремительный.
Вначале Гилд вспоминал дом, где он жил в детстве. Потом то, как вместе с другими юнцами их учили чему-то, и как он сбегал к скалам, на берег, и долго сидел там, глядя на прибой. Вспомнились и другие моменты, которые он, казалось, давно забыл. Память пыталась найти в них яркие, счастливые куски, но не могла. Пряный запах усилился, обволакивая сознание, это Риан налил в чашку отвар и склонился к нему.
— Что это? — едва произнес он, — ты тоже видишь призраков, запах очень дурманит…
— Болотная трава. Летом в жаркий день по её зарослям лучше не ходить, можно уснуть и не проснуться. Но ты не бойся, я тоже вижу их, призраки нам не опасны.
Голос
Гилд закрыл глаза и шагнул за неровную завесу грёз. Теперь он шел по лесу, но не тому, что снаружи землянки, а там, где было когда-то его жилье. Он видел деревья, тропу вдоль ручья, а дальше речку, за которой стояла деревня. Густые заросли давали возможность подойти очень близко, он смотрел на людей, и это давало возможность чувствовать некую сопричастность. Он знал, как они живут, видел нехитрый быт. А один раз, подойдя к реке, он застыл в изумлении. Сразу пять или шесть деревенских женщин решили купаться на том берегу. Побросав на песок свои свободные рубища-платья, они нагими пошли к воде. Девки смеялись и шутили, женщины купали маленьких детей. Гилд стоял далеко, при всем желании они не могли бы его заметить. Даже если бы кто-нибудь из людей застал его там, то не догадался бы, на что он смотрит, глаза людей с такого расстояния не видят столь хорошо. В начале он ужасно смутился и хотел тут же уйти, но что-то остановило его, и в первую очередь это было любопытство. Воспоминание врезалось в память…
Пряный, душистый запах засасывал, словно омут, от него не вырваться, не всплыть. Теперь он видел битву, в которой дрался их гарнизон. Кровь, скрежет стали, крики, ярость, застывшая в глазах людей, смерть. Ему не хотелось смотреть… Гилд сделал усилие, прогоняя виденье, и снова увидел берег, но на этот раз тот, где не был никогда. Он так часто видел его в своих снах и яви, что знал уже каждый поворот тропинки, каждый камень, лежащий у воды. Это был далекий берег бескрайнего моря, которое он не знал. Берег за Чертой, но верил, что придет туда позже, потом… Воспоминания перемежались с вымыслом, постепенно превращаясь в сон.
Когда он проснулся, в землянке царил полумрак, на землю спустился вечер. Запах отвара давно выветрился, и сквозь небольшую дверку внутрь лилась весенняя свежесть. Риан ходил где-то рядом, Гилд слышал, как он льет воду на землю, что-то копает, возится по хозяйству.
— Риан! — позвал он.
Тот мигом нырнул в землянку.
— Пить хочешь?
— Да.
Вода, поданная в чашке была прохладной, свежей и удивительно вкусной.
— Еще? — спросил хозяин, видя с какой жадность он пьет.
— Нет. Спасибо, вода замечательная!
— Я постирал твою рубашку, когда высохнет, можно будет её зашить.
— Что ты, зачем? — он почти испугался, а потом румянец смущения проступил на очерченных скулах. — Не надо было… я потом сам… правда, это лишнее… Спасибо тебе!
Он замолчал, не зная, что сказать. Кроме матери никто, никогда не стирал его вещи, да и она лишь в раннем детстве, дальше только он сам.
— Полотно не так-то легко достать, — пояснил Риан. — Я подумал, тебе будет приятно вернуть свою старую вещь?