На главном направлении(Повести и очерки)
Шрифт:
В котелке был небольшой кусок пареной тыквы. Разломив его пополам, девочка одну часть положила обратно, а другую подала Косте.
— Вкусная.
Костя был сыт, но не отказался, попробовал. В самом деле, тыква оказалась вкусной. Когда в руках осталась тонкая кожура, он заметил, что девочка с завистью смотрит на него.
«Ведь я съел ее долю», — подумал он в тревоге.
— А почему вы не эвакуировались? — стараясь преодолеть стыд, спросил Костя.
— Куда?
— Известно, куда эвакуируют, — за Волгу, — тоном знатока сообщил он.
— Мама
— Знаете, да не хотите. Вам нечего тут делать.
— Как тебя звать? — ласково спросила девочка.
— Константин Пургин, — приободрившись, ответил Костя. — А тебя?
— Лиза.
Костя улыбнулся про себя: «Лиза-подлиза» — так дразнил он одну девочку в школе. Но эта, кажется, не такая. И переспросил:
— Лиза?
— Лиза, — подтвердила девочка. И, подумав, сказала — Эвакуироваться сейчас некуда. Переправу немцы захватили, наши два раза отбивали, а сейчас там опять фашисты.
— Откуда ты знаешь? — спросил Костя.
— Знаю. Это ты сидишь в блиндаже и ничего не видишь, а я у наших была. Только ты не говори, я никому на глаза не показываюсь. Не скажешь?
Костя промолчал. Он не знал, что ответить.
— Мама говорит, что нам нельзя от своего дома уходить. Тут она каждый уголок знает, помнит, где что есть. Выйдем ночью, а она ногами каждый бугорок признает. Позавчера подошла к тому месту, где наш дом был, и, как зрячая, говорит: «Стены сгорели, а место все равно целое, вот тут, говорит, мы гнездо себе совьем. Возьми, говорит, вон там, в углу под половицами, чемодан». Я разрыла головешки. Пол только местами прогорел. Взяла вот эти два чемодана. Потом мама сама машинку достала, только она поломалась. Но мама говорит — наладим. А кончится война, шить меня научит. Она ведь у нас мастерица была.
— А где отец у тебя? — спросил Костя.
— На заводе похоронили. В братской могиле, — ответила Лиза, намереваясь о чем-то спросить Костю, но он уже был на лесенке. — Про маму и про меня… молчи! — крикнула она ему вдогонку.
Костя не остановился даже у штабного блиндажа. Он без оглядки бежал к себе.
Заскучавший голубь встретил его веселым воркованием. Вылетел из дальнего угла, примостился на плече. Косте показалось, что и Вергун одобряет его намерение: собрать все продукты и сейчас же отнести в погреб. Жаль, что голубь не умеет говорить, Костя рассказал бы ему, что он сейчас видел.
— А кому ты сказал, что мы здесь живем? — спросила Лиза, принимая от Кости вещевой мешок.
— Я не ябедник.
— А продукты где взял? — спросила мать Лизы. Сейчас она сидела возле печки.
— Это мой запас, — ответил Костя.
— Теперь воду надо экономить, Лиза, — сказала мать.
Лиза взяла Костю за руку:
— Посмотри, какой у нас самовар.
— Где?
— Вот, — ответила Лиза и подвела Костю к лестнице.
Только сейчас Костя заметил, что под лестницей стоит большой самовар, наполненный водой. Звякнула крышка, и мать Лизы насторожилась:
— Не тронь, не тронь, воды и так мало.
— На неделю хватит, а там снег выпадет, — успокаивала Лиза мать.
На прощание Костя передал Лизе свечку.
— А зачем она нам? Не поможет… — отказывалась мать.
Затем Костя вручил Лизе общую тетрадь и пригласил к себе:
— Приходи к нам в блиндаж, Александр Иванович хороший человек. Учитель.
Лиза встрепенулась. Слово «учитель» обрадовало ее.
— Какой он?
— Приходи, посмотришь, — ответил Костя. — И еще друг у меня есть — Зернов, бронебойщик. Самый смелый человек на свете. Приходи.
Вернувшись в блиндаж, Костя залез на нары, укрылся с головой плащ-накидкой и принялся обдумывать, что еще можно сделать для Лизы и ее матери. Он одобрял их за то, что не поехали за Волгу.
Вскоре послышались шаги. В блиндаж входили бойцы.
Костя притворился спящим. По сдержанным вздохам вошедших он понял, что многие не вернулись и не вернутся больше сюда. Их места были пусты.
Александр Иванович долго ходил по блиндажу, садился за стол, видно, писал что-то о погибших товарищах, потом осмотрел оружие в пирамиде и начал отсчитывать патроны… «Видно, взвод снова готовится в бой», — подумал Костя и заснул.
На той стороне Волги выпал первый снег. Белым пологом покрылись заволжские дубравы и поля. А здесь, в Сталинграде, перерытая бомбами земля по-прежнему была голая, без зимнего платья.
Над руинами все еще стоял горячий воздух.
Заводской поселок дышал гарью, расплавляя снежинки до того, как они упадут на землю. Только из-за острова Голодный ветер будто украдкой набросал сюда, в овраг, несколько щепоток снежной крупы.
Маленькие белые пятнышки манили к себе Костю. Он вышел из блиндажа вслед за взводом, который снова пошел на передний край, в бывший парк.
Под ногами, у самого порога, приятно скрипел снег. Хорошо подержать в руке горсть рыхлого снега, скатать его в тугой комок и запустить куда-нибудь. «Но куда и в кого?» — спросил себя Костя, уронив комок.
«Почему Александр Иванович и дядя Володя не разрешают ходить мне на передний край? Не могу же я все время сидеть и читать, кому от этого польза? Что, у меня руки-ноги отсохли? Папа по-другому бы распорядился. Он, наверное, послал бы меня в разведку или научил бить фашистов из пушки! Вот поживу еще день-два и начну по-настоящему требовать задания. А если не дадут, к Зернову пойду. Он-то настоящий друг, сразу поймет меня», — успокоил себя Костя и снова вернулся в блиндаж.
Вечером Александр Иванович, будто зная, о чем думает Костя, рассказывал:
— В первом батальоне убит радист. Рация вышла из строя, а в полковом взводе связи остался только один старшина, да и тот ранен. Все же он круглыми сутками дежурит у полковой радиостанции, а батальонная, видно, так и будет стоять без толку.
Фомин говорил об этом мимоходом в беседе с бойцами, но Костя не пропустил случая высказать свое желание:
— Александр Иванович, я помогу.
— Как же ты поможешь?