На голубом глазу

Глазкова Евангелина

– Все в порядке, ничего не надо.

– Шоколад, да? – трясла она парой десяткой маленьких упаковок с белыми порошками, – ты ела шоколад! Где-то тут у меня порошки против диатеза и сыпи, где-то тут.

Я выхрюкнула воду через ноздри:

– Это что у тебя в руках?! – накинула я джинсовку на ее коллекцию «муки», что она доставала из чемодана и складывала кубиками друг на друга.

Набралась целая горка. Некоторые мелкие пакеты, некоторые с килограмм. Один, второй, третий, десятый. Все прозрачные и переклеенные серым скотчем крест

на крест.

– Бады! Что же еще?

– Мы в мусульманскую страну летим, а ты тащишь с собой несертифицированную химию в пакетиках! Ты знаешь хоть, на что это похоже?! Не догадываешься?!

– На паническую атаку похоже, – отсыпала она мне на кончик своего длинного ногтя зелье, вспоров один из пакетов перочинным ножиком и пробуя содержимая с его кончика. – Выпей и все пройдет!

– Лина! Выкини их!

– Чего?! Они дорогие и нужны мне! Это бады!

– Шесть кило бадов на неделю?! В турецкую тюрьму захотела?! Думаешь, на просвете багажа к ним не придерутся?!

– Это все равно, что сода. Мне соду нельзя с собой везти?

– Купишь там свою соду! Ты погрнацов спровоцируешь! – пробовала я открыть крышку чемодана, проверив сколько килограмм соды она запихнула в двадцать разрешенных кило. – У меня глаз! И челка! Давай без твоей соды! Или мы никогда не попадем на чертову свадьбу.

– А что у тебя с челкой? – рассматривала она десять невидимок, которыми я заколола недочелку, зачесав ее надо лбом. – Ты на спор что ли? – прикрыла она рот рукой, чтобы не расхохотаться мне в лицо.

– В салоне.

– Не ври!

– Стилистка с кадыком подстригла за тридцать восемь тысяч, еще и феном в глаз волос надула. Я вытащила его в метро. Как будто кусок мозга отковыряла. Длинный, склизкий, горячий был…

– Хватит! Перестань! – отбивалась она от меня своими бадами, – гадость!

– Еще ты с содой.

– Ладно, – согласилась она, – но только половину! Я выкину фасовку, а коробки с инструкциями и банки оставлю. Турецкая тюрьма – тоже опыт.

– Не становись Цветковой, – фыркнула я, – это её фишка быть беспросветной оптимисткой.

Да, Лина всегда была смелее меня, но никто не мог переплюнуть Диану.

«Завтра ливень, пляж отменяется», слышит Диана и отвечает, «отлично, устроим вечеринку в мокрых майках!»

«Завтра тебя уволят», ответ Дианы, «супер! Я давно хотела сменить род деятельности и боялась уволиться сама!»

«Завтра ты потеряешь миллион», она «Спасибо Господу, что взял деньгами!»

Диану невозможно расстроить, удивить, и тем более увидеть плачущей. То ли у нее какие-то правильные эндорфины, то ли какие-то супер бады, которые и не снились Лине. Загадка вечного оптимизма Дианы стала белым китом для Лины. Она мечтала разгадать ее, мечтала стать такой же, мечтала рубить на продаже сакрального знания бабло.

Да и кто мог бы поспорить, что жизнь походила бы на какую-то утопию, будь все мы, как Диана – успешными, здоровыми, красивыми, полные идей, целей, что делают мир лучше.

Я косилась боковым зрением (хорошо скрываемым под темными солнечными очками) на всех патрульных собак аэропорта – натасканы ли они на соду, бады и муку? Сама даже стиральный порошок не взяла – потому что, анализировала, потому что почти «предвидела», что будет поступи я так.

Шагнешь с бэйс-джампинга – не жалуйся, что виноват канат, оказавшийся перетёртым и изношенным. Нырнешь к акулам – не ной, что прутья слишком широки, когда челюсти откусят половину бедра. Выпьешь алкоголя с незнакомцем в клубе – не удивился, что проснулась в Юго-Северо-Западном Бутово без трусов и кошелька.

Действие равнялось следствию. Принимая решения, подписываешь договор, не имея претензий к последствиям. А я не любила сомнительные юридические сделки и потому не рисковала лишний раз.

– Снимите очки, – попросил меня таможенник, восседающий за стеклом на паспортном контроле.

– Кто? Я?

– А тут есть кто-то еще?

– Простите, у меня глаз… пострадал. – вскинула очки на голову. – Я капаю антибиотики. – озадаченно уставилась на него, видя, как Лина прошла досмотр за пару секунд со своими парой кило соды под мышкой.

Теперь они сидела на корточках возле овчарки и спаниеля в пограничных шлейках, натирая их пушистые уши.

Таможенник смотрел то в мой паспорт, то на меня. То в паспорт, то на меня.

– Я вчера подстриглась. Распустить чёлку?..

– Следуйте за мной, – вышел он, выключая компьютер и свет в своей стеклянной кибитке.

– Куда?

– На досмотр.

– Зачем? Я в отпуск еду! У меня даже порошка с сбой нет. Стирального! – побыстрее добавила я.

– Следуйте. За. Мной, – вышел он из кабинки, включая красную лампу под негодующие перегляды очереди, уже записавшей меня в разыскиваемую КГБ беглянку и преступницу, которой не позволили пересечь границу страны.

– Вы везете с собой фрукты, насекомых, семена? – спрашивал он, пока мы шли служебными белыми коридорами.

– Насекомых? Не знаю, у меня на кухне муравьи развелись, – расстёгивала я чемодан ручной клади на столе, куда он ткнул пальцем, – если какой-то сам заполз.

– Растения, продукты питания, вазелин?

– Вазелин?.. А в Турцию нельзя вазелин провозить? – вспоминала я содержимое косметички.

– Больше ста миллилитров нельзя, – отложил он в сторону тюбик с новинкой моей конторы, конечно, оказавшейся среди вещей.

– Это образец нашей фирмы. Я работаю в косметической компании.

Закончив трясти багаж, последней вещью которого стал купальник с рукавами и шортами, он спросил:

– Дайвинг?

– Да, – ответила я, решив, что не готова объяснять мужчине за сорок, почему я вполне себе худая и стройная, стесняюсь раздеваться на людях.

– Какое у вас разрешение?

– Виза?

– Для дайвинга?

– Open Water Diver. Я сдала экзамен, погружаясь в озеро, а там на дне было…

– Ясно. Сядете? – спросил он