На Гран-Рю
Шрифт:
– А мне? А я?
– заметался Жюстен.
Хоть умри, хотелось прокатиться на велосипеде по Гран-рю, чтобы ребята увидели.
– Уж если я, так и ты, Жюстен, разумеется.
12
День за днем миновал месяц, истекает другой. Близится окончание школы. Много знаний, партийной энергии получили и каждый день и час получают слушатели Ленинской школы! Преподаватели умело учат рабочих, рабочие умно и внимательно слушают: ни единое слово лекций и бесед не улетает на ветер, хранится в сердце и памяти.
Владимир Ильич в школе
Чугурин, испытавший жандармские преследования, ссылку, тюрьму, сохранил в себе что-то трогательно ребяческое, оттого близко знался с мальчишками Андрэ и Жюстеном, а заодно и подружкой их Стрекозой. Им открывал свое отношение к Ленину.
– Юные товарищи, глядите на него, слушайте! Он великий человек, верьте моему чутью и пролетарскому глазу!
– Переведи, - торопит Андрюшу Жюстен.
Стрекоза переводит, опережая Андрюшу:
– Великий человек! Мечтает, чтобы простые люди были счастливыми.
"Простые люди, - думает Жюстен.
– Значит, и отец. Отцу трудно. И скучно. Не хочу жить скучно. Пусть трудно, не хочу скучно".
Слушатели Ленинской школы жили в напряженном труде, и ни секунды им не было скучно.
Однажды за завтраком в общей столовой, где вела хозяйство мама Стрекозы тетя Катя Мазанова, Владимир Ильич, более, чем всегда, оживленный, с веселым блеском в глазах, сказал:
– Сегодня, товарищи, к нам прибывает изумительно образованный человек.
– Образованней вас нет, - заявил Чугурин.
– Во-первых, неловко слушать похвалы в лоб, - почти сердито оборвал Владимир Ильич.
– Во-вторых, многим далеко до его знаний и таланта в искусстве.
– О!
– загудел хор голосов.
Понятно, в Лонжюмо прибывает Анатолий Васильевич Луначарский. Слушатели встречали его еще до приезда в Лонжюмо, когда съезжались из России в Париж. Худой, узкоплечий, с высоким покатым лбом, прямым, слегка длинным носом, при усах и коротенькой бородке, в пенсне, он водил их в Лувр, Версаль, рассказывал историю Франции, будто всю ее сам пережил. Показывал картины художников, загорался, раскрывая их суть, форму, цвет, что неподготовленным взглядом не очень-то и различишь.
"Спасибо, Владимир Ильич!
– думали слушатели.
– Спасибо за счастье учиться в школе Лонжюмо. Услыхали неслыханное, повидали невиданное. Ваша забота, Владимир Ильич, взгляд в будущее. Вера ваша, что мы, пролетарии, станем неустрашимо биться за революцию, которая построит для народа красивую жизнь".
Понимали рабочие, мечтает Владимир Ильич о такой жизни для рабочего народа, вольной, безбедной и... красивой. Красота нам нужна. Душа скучает о красоте. Глаз ищет красоту. Не нарядность, не пышность... Песню, от которой ласковой печалью заходится сердце. Пестрые поля, летний ветерок гонит бесшумные волны ржаных колосьев, будто море тихо бежит. Жарким солнцем горит под окном золотой подсолнух и не сгорает. Родная земля!
Учат в Ленинской школе политике. Читаются лекции о профессиональном движении, об истории большевистской и буржуазных партий в России, о философских течениях, об аграрном вопросе, но и художественная литература и искусство не забыты. Чудеса, как много можно узнать, когда жаждешь узнавать и каждый час наполнен трудом!
Вот Анатолий Васильевич Луначарский и приехал. Они еще не разошлись из столовой, как он появился в чесучовом костюме, кремового цвета туфлях, канотье из тонкой соломки с узенькими полями - сущий парижанин по виду.
– Очень талантлив!
– шепнула Надежда Константиновна Инессе Арманд.
– Рядом с Владимиром Ильичем как-то не замечаешь чужие таланты, тихонько возразила Инесса.
– Ну уж, ну уж, это вы зря. Обязаны замечать! А Владимир Ильич как ценит таланты, влюбляется в таланты, находит таланты!
– Вы правы, - немного смутилась Инесса.
– Несуразность я сказала. Человек посредственный не очень жалует чужую одаренность. Боится, вдруг обгонит, затмит.
Тут подоспели ученики. С великой охотой готовились они к экскурсии в Париж, принарядились кто как мог.
– Красивейший в мире город, живописный, разнообразный, яркий, умный!
– восхищенно рассуждал Луначарский.
– Великую французскую революцию в конце века помните?
– обратился к товарищам Павел, он же Александр Догадов, известный всем книгочей: чуть выдалась свободная минутка - он с книгой.
– А Парижская коммуна!
– снижая из предосторожности голос, хотя русский язык в Лонжюмо никому не известен, подхватил Чугурин.
– Апрельскую "Рабочую газету" читали? О Парижской коммуне по случаю сорокалетия. В 1871 году было... Неслыханная в мире борьба рабочего класса за свою власть и права. Кто про нее написал? Разумеете? То-то.
Чугурин готов прочитать целую лекцию о Парижской коммуне, то есть пересказать читаную-перечитаную им статью Владимира Ильича в апрельском номере большевистской "Рабочей газеты", издававшейся нелегально в Париже. Впрочем, статью знают все.
Однако пора двигаться на станцию. Лувр и Версаль уже показаны слушателям, на чем остановимся сегодня?
– Хорошо бы показать им Родена, - предложила Инесса Арманд.
– Мысль!
– обрадованно воскликнул Анатолий Васильевич.
Кто такой Роден? Чем знаменит?
О Родене Анатолий Васильевич пока повременил рассказывать.
Делились впечатлениями о занятиях в школе; пока поджидали на платформе паровичок, ехали в вагоне, затем в метро, потом шагали пешком, с жадным любопытством вглядывались в уличную жизнь Парижа. Уличная жизнь Парижа, сколько ее ни наблюдай, не перестает занимать и увлекать.