На грани фола
Шрифт:
Мороз по коже, стоит лишь вспомнить парализующий своим холодом тон его голоса. В итоге, Астон выполнил свое обещание – я не имею никаких прав на Веронику. Сердце болезненно сжимается, а к глазам подступают жгучие слезы, но я давлю их в себе за темными очками, будто пуская по изнанке щек. Единственная мысль, которая не дает мне сломаться и медленно умирать без дочери – это мысль о том, что я обязательно восстану из пепла, и найду способ вернуть Веронику.
– Наш роман закрутился со скоростью света. Я и не замечала, что становлюсь… другим человеком. Думаю, вам всем здесь знакомо это чувство полнейшей зависимости от мужчины. Когда живешь от «дозы» до «дозы» его любви и эмоций, переживая страшнейшие ломки в душе и во всем теле, когда вы находитесь в малейшей ссоре. Мне казалось, что без него меня просто нет. Что я вот-вот растворюсь, исчезну, задохнусь, потеряюсь… он стал воздухом, которым я дышу. Мы оба много работали, и не так часто виделись… очень много спорили. Муж всегда выводил меня на негативные эмоции, но все заканчивалось сумасшедшим сексом… в моменты нашей страсти, я чувствовала
Да и пресса, наконец, оставляла нас в покое, потому что в Лондоне наш кортеж преследовали, где бы мы ни находились. Частичкой своей незараженной им души, я понимала, что нам стоит расстаться, потому что ощущала… что потеряла себя, свою свободу и внутреннюю опору в самой себе. Да, с Астоном я полностью расслабилась, потому что он взмахом руки решил проблемы моей семьи и работы, но все же… я боялась стать той, кем я в итоге стала. В день, когда я хотела уйти от него, он сделал мне предложение. Ресторан на вершине Эйфелевой башни, утопающий в огнях Париж… ощущение эйфории накрыло меня с головой, и ни о каком отказе не могло идти и речи. Следующие несколько недель меня терзали сомнения по поводу моего согласия, но все они рассеялись, как только я узнала, что беременна от Уилла. Я всегда мечтала о том, чтобы мои дети росли в полноценной, счастливой семье. Да и Астон тогда еще был воплощением мечты и рыцаря на черном скакуне… я была счастлива, и с нетерпением ждала нашу малышку. На тот момент, мне казалось, что мое сердце переполнено любовью к этому мужчине: настоящей, светлой, искренней. Такой, что «навсегда», на всю жизнь.
Любить «вопреки», не замечать недостатки… мое мышление было стандартным и шаблонным, не отрицаю. Мне казалось, что его небольшие «заскоки» и ревность – это ничто в сравнении с целым вагоном достоинств Уилла Астона.
– В какой момент ты впервые осознала, что имеешь дело с абьюзером? – спрашивает миссис Фокс, нервно теребя пуговицу своего пиджака. Судя по раскрытым ртам и заинтересованным взглядам девушек, нам всем не хватает солененького попкорна под мою историю. Я и сама ощущаю себя так, словно рассказываю сюжет для социальной драмы, но, увы… это главы из моей жизни.
– К Уиллу приехал племянник из штатов, на каникулы. Примерно моего возраста. Я с ним сдружилась, мы играли в монополию по вечерам и пили чай в пять часов вечера, иногда смотрели забавные Американские шоу, на которые он меня подсадил. У нас были дружеские отношения, с ним всегда можно было от души посмеяться. Однажды, я пришла с очередной съемки и увидела Дилана с разбитой губой, рассеченной бровью. На лице красовались синяки и кровоподтеки. Он заливал мне про то, что подрался с футбольными фанатами в пабе, но сердцем я чувствовала, что он мне лжет… и мои догадки подтвердила одна из служанок, которая видела, как Уилл избил Оливера. Причина мне стала предельно ясна: ему не понравилось, что Олли общается со мной, и как он выразился «только пальцем ее тронь, я тебе его отрежу». Я испугалась. Очень сильно. Но это все были только цветочки его параноидальной ревности и безумия. В тот же вечер, Уилл пригласил меня на романтическое свидание в саду особняка, но когда я спросила у него о том, почему он так поступил с Олли… – меня передергивает, когда я вспоминаю те самые кадры из жизни, которые будто происходили не со мной. – Он сгреб меня в охапку, и потащил в конюшню, (на территории его загородного особняка), где взял меня не самым традиционным образом. Такого мы еще не пробовали, и я этого совершенно не хотела. Он грубо трахал меня, до боли и крови, без подготовки, все время повторяя о том, что я грязная девочка. Грязная русская шлюха, – мой голос садится, и я не понимаю, откуда беру в себе силы произносить все это вслух. Но я из тех людей, которому нужно постоянно отпускать свою боль, «выплевывать» ее во внешний мир. В противном случае, она давно бы сожрала меня изнутри, уничтожила. И все же, если бы не темные очки, скрывающее половину моего лица, эти девушки никогда бы не услышали и половины этой истории. – И это не было эротической игрой, это было его наказанием. Наказанием за общение и улыбки в сторону другого мужчины, пусть даже дружеские.
– Это было до рождения дочери и свадьбы? – спрашивает одна из подруг по несчастью, прикрыв рот ладонью.
– Да.
– И после подобного ты все равно вышла за него замуж? – уточняет миссис Фокс, стараясь заглушить нотки осуждения в своем голосе.
– Да, – пытаясь защититься от их колких взглядов, пожимаю плечами, нервно сжимая кулаки. – Все плохое забывалось очень быстро… да и к таким играм я сама привыкла, потому что начала испытывать постоянное, неудовлетворимое желание. Моя плоть горела от его прикосновений, и казалось, что даже их мне мало. Лишь спустя годы, уже после развода, я узнала о том, что без возбуждающих препаратов не обошлось. Потребности моего тела в купе с полнейшей эмоциональной зависимостью от Уилла, сделали меня выпотрошенной куклой. И такие моменты начали повторяться. Муж знал, как повлиять на меня, горячо извинялся на следующее утро, одаривая теплом и лаской. Убеждал меня в том, что я должна понять его потребности, что все это было эротической игрой, и ни в коем случае не являлось насилием. Убеждал, что я сама этого хотела, что сама напросилась своим поведением, сама испытала оргазм, и не один… я кивала, не находя аргументов в противовес его словам. Ведь мне действительно в какой-то момент становилось очень хорошо, оргазм наступал и компенсировал все испытанные страдания, перезагружал всю боль в организме, которую он причинял мне в моменты таких нападок. На коленях стоял, обнимая мои ноги, убеждая меня в том, что я его принцесса, и вовсе никакая не шлюха. Говорил, что его просто заводит слово «грязная» и просил не обижаться на такие грубости, что тоже звучало вполне логично. Мужчин заводят такие словечки и это нормально – думала я. Астон убеждал меня в том, что женское «нет», это всегда «да». Согласна, бывает и так… и я, понимаете, верила во все, просто потому что любила его или…
– Боялась одиночества? – вставляет свою едкую фразу мисс Фокс, которая естественно читает мою историю, как открытую книгу. Она наверняка вела терапию у сотен таких, как я.
– Да. Боялась. Я привыкла быть за мужчиной, рядом с ним, так же, как до этого долгое время привыкала к одиночеству. Моей зоной комфорта стала золотая клетка Уилла Астона, и покинуть ее… означало для меня, сделать шаг назад. И, конечно, я не хотела возвращаться в Россию, где меня, по сути, уже никто не ждал, – хотя сейчас я многое отдала бы за то, чтобы вернуться в ту же Тюмень.
Мне все равно куда, лишь бы с Вероникой.
– Я не могла уйти, до тех пор, пока не появились реально весомые причины, которые сняли радужную пелену на моих глазах. До того, как он проявил свою истинную суть во всей красе, и я попала в больницу, я акцентировала внимание только на положительных сторонах. На его красивых обещаниях: что у нас будет пятеро детей, и самая счастливая семья на свете. И я верила ему, да и любая другая на моем месте поверила бы. Мой муж тонкий психолог, умелый манипулятор, и у его жертвы нет шансов на самостоятельное спасение. Мне нужен был тот человек, который сможет достать меня из этой ямы… им стал Марк. Мой фотограф и друг, – думаю, я больше не готова продолжать свой монолог сегодня. К сожалению, это лишь часть моей жуткой истории, и самые грязные ее подробности… боюсь, они еще впереди.
– Я чувствовала все то же самое, – всхлипывает вдруг одна из девушек, и делает то, о чем последние полчаса мечтаю я – закрывает лицо ладонями и опирается локтями на дрожащие колени.
– И я, – добавляет потерянная девушка, больше похожая на приведение – обладательница прозрачной, почти молочной кожи, на которой фиолетовые синяки выглядят особо жутко.
– И я… и до сих пор чувствую. Непрерывную боль, сжимающую в кулак сердце. Но самое ужасное то, что я до сих пор люблю своего мучителя, – произносит еще одна бледная незнакомка, глядя на меня прямо в упор. – А ты, Николь? Ты любишь его?
Я бы очень хотела ответить «нет» на этот вопрос. И когда я лежала в палате Швейцарской клиники, со сломанными ребрами, вдали от дочери, я ненавидела своего мужа, и мысленно тысячи раз сбрасывала его со скалы.
Я могла сказать, что я его ненавижу…
Но я не могла даже в мыслях произнести, что НЕ люблю его.
И даже сейчас, когда я все знаю и понимаю. После долгой терапии и исцеления, после того, как Астон отнял у меня дочь… когда я знаю, что наши отношения никогда не являлись любовью, а всегда были диагнозом и зависимостью… даже сейчас, я не могу ответить на этот вопрос.
И это меня убивает. Хочется стоять на краю обрыва и кричать во весь голос: «Отупусти! Отпусти! Отпусти меня…», пока он не сядет.
Но не отпускает, ублюдок. Астон словно всегда стоит у меня за спиной, дышит мне в затылок и сжимает шею в кулаке, своей тяжелой и властной хваткой. И от него невозможно избавиться, невозможно скрыться… он всегда рядом. Он внутри. И я надеюсь, что когда-нибудь найду того, кто станет от него лекарством.
И это все при том, что я мечтаю переиграть Астона, и лишить уже его родительских прав. Я должна уберечь Веронику от ее же отца, только как это сделать? Любой мой неверный шаг… и я больше никогда ее не увижу.