На грани развода. Вернуть любовь
Шрифт:
– Это ваш с Ксюшей ребенок, да? – хватаясь за горло, спрашивает она. – Боже, я так и знала!
По ее щеке катится слезинка, которую она даже не замечает, скукожившись и обхватив себя руками, словно маленький ребенок, желающий стать невидимым. Я понимаю, что это не одна из ее наигранных истерик, потому что мама редко становится настолько уязвимой, даже при мне.
– Почему ты не сказала мне?
Она закрывает лицо руками и качает головой.
– Я бы сказала, если бы ты хотел детей. Но ты не хотел, Глеб! И Ксюша не хотела. Я даже подумать не могла, что вы можете передумать! – Она поднимает на меня умоляющий
Мама смотрит на меня глазами маленькой девочки, которую нужно заверить в том, что все будет хорошо, но сегодня я не могу найти в себе терпения, чтобы успокоить ее. Слишком часто мне приходилось сталкиваться с последствиями ее ошибок.
– Это по твоей линии или папиной? – задаю интересующие меня вопросы. – Как ты вообще узнала, кто-то из нашей семьи тоже болел?
– Да, болел, – отвечает мама, сжимая кулаки. – Но ты его не знаешь, так что неважно. Это все я. Моя вина. С тобой мне повезло, ты оказался здоров, а вот… Поэтому твой отец и развелся со мной. Он хотел еще детей, ему было недостаточно тебя. Но Бог его наказал за все мои страдания! Сколько бы жен этот старый кобель не поменял, ни одна так и не смогла ему родить, кроме меня. И не говори мне после этого, что кармы не существует!
Ее настроение быстро меняется в сторону гнева на папу, но на данный момент мне меньше всего хочется выслушивать ее жалобы на него. Куда важнее узнать поподробнее о болезни и как часто в ее семье рождались больные дети.
– Мама, неважно знал я его или нет! Расскажи мне хоть что-нибудь! Мне нужна информация. До скольки лет дожил тот родственник, о котором ты говоришь?
– Ты что, собираешься рискнуть и родить этого ребенка? – ужасается она, округляя глаза. – Глеб, не смейте! Ты меня слышишь? Надо покончить с этим, пока не поздно, пока вы не привязались! Он все равно не проживет даже до школьного возраста! Умрет, как и Родя, а вы с Ксюшей разведетесь в итоге, вот увидишь! Этот ребенок разрушит ваш брак!
– Родя? – даже не дыша, переспрашиваю я. – Родион?
Мама бледнеет и качает головой.
– Нет, нет, нет! Все Глеб, у меня голова от тебя разболелась. Иди домой, давай. Мне надо отдохнуть.
Она встает, практически бегом направляясь в спальню, но я не могу так просто отпустить ее.
– Нет, мама, скажи мне правду! – удерживаю ее за руку. – Родя существовал? Ты же говорила, что он был только в моем воображении!
– Так и есть, Глеб, ты меня неправильно понял, – фальшиво улыбается она дрожащими губами, не глядя мне в глаза. – У многих детей есть воображаемые друзья, вот и у тебя был. А то, что имя у него, как у дяди Родиона – так это совпадение. Помнишь, я рассказывала тебе о дяде Роде? Он умер до твоего рождения, как раз от осложнений из-за СЗК. Но давай отложим этот рассказ на другой день, у меня и правда мигрень начинается от твоей новости. Очень жаль вас с Ксюшей, я ей потом обязательно позвоню и утешу.
– Не морочь мне голову! – не могу сдержать гнев. – Родион – дядя папы, а не твой. А ты сама мне сказала, что болезнь идет от твоей семьи! Говори правду!
– Не кричи на меня! – скатывается в истерику мама, обливаясь слезами. – Я сказала тебе уйти – значит уходи!
– Я не уйду, пока не
– Его не было! – срывая голос, кричит мама во всю силу легких, оседая на пол и рыдая. – Не было, не было, не было!
Она просто захлебывается в плаче и я с самого детства не видел ее такой, так что это даже пугает. Иду на кухню и приношу ей стакан воды, но она никак не хочет успокоиться. Все плачет и плачет, не обращая на меня внимания и не реагируя ни на какие слова. Я сижу рядом полчаса, не трогая ее, надеясь, что она скоро успокоится и ей не станет плохо, потому что это слишком похоже не нервный срыв, и мама действительно успокаивается. Только продолжает тихо подрагивать и всхлипывать, разрывая мне сердце своим неприкрытым горем. Мне хочется себя ударить, когда мысль, бьющаяся в голове, невольно сходит с языка, потому что это может усугубить ее состояние. Но уже поздно.
– Он был моим братом, да? – задаю вопрос, не успев осознать, что сказал это вслух.
– Да, – безжизненно отвечает она, вместо ожидаемой мной, новой вспышки эмоций, а потом просто закрывает глаза и лежит так, прямо на полу, пока не засыпает.
Глава 15
Ксюша
У мамы провожу вечер, ночь и утро. Боже, как долго тянется время. И как сложно скрыть от нее самое главное: что мой брак рушится прямо сейчас, а я ничего не могу сделать с этим, кроме как наблюдать за неминуемым крушением.
Она только ухаживает за мной, как за маленькой больной девочкой, и от этой заботы слезы постоянно катятся из глаз. Но я не говорю ей о Глебе, это моя боль, моя зона ответственности. Я обещала себе быть сильной и гордой, а еще мне очень нужны моральные силы, чтобы высказать Глебу то, что я думаю, и выстоять, когда он расскажет мне правду.
Если я начну говорить и изливать матери душу, она вытащит наружу все самое болезненное, и тогда я не успокоюсь, пока не расскажу ей все до конца. Говорят, в измене всегда виноваты двое. Где-то я недодала своему мужу, что он нашел себе женщину на стороне. Тщательно запихиваю внутрь вопросы наподобие: «Чем она лучше меня?». Сейчас мне это ничем не поможет.
Держу боль от предательства Глеба глубоко в себе, ведь мама не догадывается ни о чем, мои слезы простительны – из-за направления на аборт. Когда звонит Глеб, она разговаривает с ним прохладно, потому что уверена: он должен быть рядом в эту трудную минуту.
Знала бы она, где он на самом деле сейчас, не выпустила бы меня из дома, запретив любые контакты с ним. Мама сама переживала измену и настрадалась вдоволь. Думаю, что я не вправе нагружать ее своими бедами и проблемами, когда она нашла тихую гавань с моим отцом.
– Мы перепроверим эти результаты, Ксюня, – напутствует она меня, когда я собираюсь домой. – У меня отличный знакомый доктор с лучшими рекомендациями. Возможно, есть шанс на ошибку. Может быть, не все так страшно. Давай, езжай осторожно.
Дома тихо и пусто. Я жду Глеба, напряженно и нервно поглядывая на часы. Самой тошно и противно оттого, что надо будет изображать, будто я верю в его командировку. Он вообще улетал? Или всегда жил двойной жизнью? Когда же это началось? Точно после приезда из Америки. Он стал совсем другим. Холодным. Чужим.