На грани смерти
Шрифт:
– Да, меня интересует за что все-таки я должен быть убит?
– спросил я.
– За что?!
– ее голос высоко зазвенел, и я почувствовал удар носка ее ноги мне в лицо.
Удар был произведен с такой силой, что моя голова, как у тряпичной куклы, мотнулась из стороны в сторону и отвернулась к стене самолета.
– Он еще спрашивает: за что?!
– резко проговорила Мерседес, не скрывая своего возмущения.
– Ты должен был быть виновным в гибели полковника Альберто Родригеса, чтобы его убийство не носило политической окраски. Из-за тебя мы потеряли почти две недели в выполнении наших планов, а для нашей
Я хотел уже повернуть голову, в которой все еще стоял звон после удара ноги Мерседес, но вдруг увидел, что по стене, как раз на уровне моего лица проходит проводка и пластиковая трубка бензопровода. Я немного знал устройство этого типа самолетов и понял, что если удастся дотянуться хотя бы зубами... Эта мысль целиком поглотила меня, и я почти не слушал высказываний Мерседес. Я даже начал ощущать, что чувствительность постепенно возвращается в мои конечности. Но меня пугало только одно - хватит ли у меня времени на задуманное.
Я застонал, а потом тихо произнес:
– Но, Мерседес, неужели нельзя хоть сейчас оставить мне жизнь?..
– Тебе оставить жизнь?
– изумилась она.
– Чтобы потом когда-нибудь ты, подвыпив и лежа в постели с какой-нибудь шлюхой, мог похваляться ночами, проведенными со мной?! О, нет!.. Уж этого никогда не будет, мой милый!
Я слушал ее ответ, пытаясь зубами ухватиться за провода и бензопровод, но у меня ничего не получалось. Я уже почувствовал, что изодрал себе губу о стенку, а от привкуса крови во рту, меня начало подташнивать. Но я упорно цеплялся зубами за все выступающее... Наконец, ухватил трубку бензопровода, но, видимо, у меня не было силы в зубах, а поэтому трубка выскользнула. Но все же мне это удалось еще раз... Я стиснул зубы с такой силой, что почувствовал боль в челюстях. И, вдруг, к моей великой радости, я ощутил во рту вкус бензина...
– Ладно, пора прощаться, мой милый, - вдруг проговорила Мерседес. Мигуэль, помогите мне выбросить за борт этот куль ничтожества, а то наш бедный председатель побелел от качки и не может двинуться, - и она, усмехнувшись, кивнула в сторону дон Диего.
Мигуэль встал и открыл дверцу самолета. Тугие струи воздуха ворвались в кабину, а к звуку мотора примешался свист ветра. Но я все отчетливее ощущал запах бензина. Мигуэль дернул меня за ноги, подтаскивая к открытой двери самолета, а Мерседес подталкивала меня за плечи.
– Как жаль, Мерседес, - громко, стараясь перекричать посторонние звуки, проговорил я, - что у тебя все так неудачно получилось...
– Тебе не о чем жалеть, мой милый, - ответила она, наклоняясь к моему лицу.
– У меня, как говорят ваши американцы, все "о'кэй"... А вот тебе, мой милый, осталось жалеть слишком мало времени...
– Ты думаешь, что все "о'кэй"?
– усмехнулся я.
Я даже заметил, что она перестала толкать меня к дверце.
– Что ты этим хочешь сказать?
– насторожилась она.
Я услышал, что в мерном гуле мотора самолета появились перебои, которые все учащались.
– Дело в том, - говорил я наклонившейся ко мне Мерседес, - что мне показалось странным и подозрительным, что такой матерый зверь, как Мигуэль, не предусмотрел возможности твоей помощи мне в побеге. А тебя, моя любовь, тоже почему-то, случайно, вдруг, заинтересовали те же бумаги, что и его. Вот я и подсунул вам те чистые бланки,
– Сеньора, - раздался голос пилота, перекрывающий прерывистые звуки работы мотора.
– Самолет теряет высоту... Что-то случилось с мотором... Я не вижу места для посадки...
– Ну вот, любовь моя, - проговорил я, усмехаясь.
– Тебе достались фальшивые бумаги... Да и меня ты переживешь не на много...
– Ты лжешь!..
– выкрикнула она с исказившимся лицом, которое вдруг стало неприятным и старым.
– Выбрасываем его, Мигуэль, чтобы облегчить самолет...
Я чувствовал, что самолет снижается, а когда меня подтащили к открытой дверце, то увидел, что самолет почти задевает верхушки деревьев. Еще мгновение, и я оказался за пределами самолета...
Я почувствовал резкий толчок. Ветки деревьев жестко хлестнули по моему телу, и я стал падать, ломая их по пути, пока не застрял. Я висел, раскачиваясь на большой ветке, когда в отдалении раздался взрыв. Я подумал, что это, возможно, взорвался самолет с моими "друзьями".
Постепенно я начал ощущать, что могу двигать конечностями, хотя и не знал, сколько времени я провисел на ветвях дерева. Я протянул руку, подтянулся и сел на ветке, а затем начал осторожно спускаться вниз. Я чувствовал сильную боль во всем теле при малейшем движении, вероятно, последствия моих ударов о ветви, но двигаться мог. Уже когда до земли оставалось совсем немного, я не смог удержаться быстро слабеющими руками и сорвался вниз. Приземлился я неудачно, почувствовав резкую боль в ноге. От сильной боли я даже на некоторое время потерял сознание, но потом решил попытаться встать. Первая попытка была неудачной - боль в правой ноге не давала возможности передвигаться. Я немного полежал, отдыхая, а потом предпринял еще попытки встать, пока одна из них не увенчалась успехом.
Подобрав палку, я с трудом передвигался, волоча правую ногу.
Я потерял счет времени, только чувствовал, что мне предстоит заночевать в этих непролазных зарослях, полных всяких опасных животных и насекомых, с кем бы я не имел ни малейшего желания встретиться. В изнеможении я присел под деревом.
– Кто ты?
– услышал я слова, сказанные на ломаном английском языке.
Подняв глаза я увидел перед собой двух смуглых загорелых людей.
– Я летел на самолете...
– с трудом проговорил я по-испански, на языке более популярном в странах Латинской Америки.
– Случилась авария... меня отбросило волной...
– А, так это был взрыв вашей машины?
– спросил один из них, переходя на испанский язык.
– Да, но у меня не было сил убедиться, что случилось с остальными.
– Не волнуйтесь, мы это узнаем, - они говорили с небольшим акцентом, свойственным местному диалекту.
– А вам мы поможем...
Они подняли меня и понесли в направлении, противоположном тому, куда я так упорно двигался, и минут через двадцать я оказался в хижине, где и пишу эти записки.
На другой день я узнал, что все мои попутчики погибли, а старуха-аборигенка все уговаривала меня, что я скоро поправлюсь. Я не верил ей и поэтому нашел здесь листки бумаги и карандаш, чтобы все-таки сделать эти записи. Я, конечно, хочу надеяться на лучшее, но что же мне делать дальше?..