На грани
Шрифт:
— Нет. Только слышала, как он зазвонил. Ответить я не успела. Думаю, там оставлено сообщение. — Она запнулась. — Правда, потом, прочтя твое письмо, я подумала, уж не жена ли твоя звонила. — Молчание. Она подбросила несколько монет. Связь затеплилась.
— Ты еще здесь? — быстро спросил он.
— Да, я здесь. Так это была не она, а, Сэмюел?
— М-м... нет. Это было по делу. Слушай, насчет саквояжа...
— Да?
— Я, возможно, буду во Флоренции на той неделе. Могу съездить и забрать его. Если ты мне сейчас по телефону продиктуешь данные...
— Ладно. Если ты мне точно скажешь, когда будешь забирать, я смогу им позвонить. Ведь без квитанции,
— Хм... Ну а если утром в четверг?
— Так скоро? — удивилась она, потому что не удивиться такой прыти было невозможно.
— Ага. Я знаю... м-м... встреча в Риме у меня позже, но я могу сделать крюк и заехать по пути. — В трубке опять возобновились короткие гудки, а у нее осталось только две монетки. Но прерывать разговор нельзя. — Анна, Анна, ты слышишь? — вскричал он, наверное охваченный паникой.
Дав ему несколько секунд пообливаться потом, она продиктовала положенное. Каждую цифру он повторял ей. Ошибок тут быть не должно. После короткой паузы она сказала:
— Ну вот, надеюсь, что все у тебя выйдет как надо, Сэмюел. Кажется, тебе предстоят хлопоты.
— Ага, вроде того. Но слушай, я пришлю тебе этот саквояж на той неделе. Ведь у меня записан твой адрес, да?
— Наверно, — безмятежно ответила она. — А если не записан, я есть в справочнике.
Пауза.
— На какую фамилию — Ревел или Франклин? Она чуть не ахнула. Ну что ж, не может же быть все как она того хочет... Она рассмеялась:
— Ну а ты как это узнал?
— Посмотрел твой паспорт. Что, это так важно?
— Нет, нет, вовсе не важно.
— Ну и хорошо. Так или иначе, слушай... Я позвоню тебе, когда все утрясется, да?
— Нет, не позвонишь, — мягко сказала она. — Но это, ей-богу, ничего, потому что я все равно не стала бы говорить с тобой.
Неудача на любовном фронте, неудача в делах. Наступающая неделя будет тяжелой для Сэмюела Тейлора или как его там на самом деле. На другом конце провода он издал смущенный смешок:
— Ладно. Если ты так решила... Я, право, не знаю, что сказать.
— Как насчет «я буду скучать по тебе»?
— Да, конечно, возможно, это даже...
Опять раздались короткие гудки, сменившиеся долгим сигналом, похожим на вой кардиомонитора, когда зафиксирована смерть пациента.
— Правда? — докончила она его фразу, кладя трубку. — Почему-то я сомневаюсь в этом. Прощай, Тони!
Но его уже в трубке не было. Она взглянула на табло. Поезд в 5.47 в Лигорно, идущий через Пизу-центральную, отправлялся через пять минут. Проходя на посадку, она добавила в письмо слово «четверг» и бросила письмо в почтовый ящик на стене главного здания вокзала. Смотритель церкви получит письмо завтра утром. Хотела бы она увидеть его лицо, когда он прочтет инструкцию, где, когда и в чьих руках он может найти своего драгоценного Боттони.
В пути — Понедельник, утром
Семь десять утра, аэропорт в Пизе. К зданию аэровокзала ведут железнодорожные пути, но, увы, прямые поезда сюда так рано не ходят, и пассажиры, следующие из Флоренции, должны ехать до Пизы-централь ной, а оттуда брать такси до пригорода. Для рейса на Лондон в 7.45 все это, конечно, жутко неудобно, но зато так выгоднее авиакомпании, работники которой снуют туда-сюда и могут поздно вечером возвращаться в Пизу для ночевки более дешевой, чем это может предложить Гатуик. Аэровокзал не очень-то отвечает современным требованиям. Единственный дьюити-фри вполне элегантен, но закрыт; кафе открыто, но заставляет желать много лучшего. Большинство пассажиров так или иначе не имеют на него времени. Посадка уже началась, но конторку служащего авиакомпании все еще осаждает толпа, состоящая из иностранных туристов вперемешку с итальянскими бизнесменами с портфелями, тяжелыми от газетных листов и амбиций. Женщина в хвосте очереди не подходит ни под ту, ни под другую категорию. Хотя она только что вышла из туалетной комнаты, она выглядит растрепанной. А может быть, это из-за лица. Трудно не обратить внимания на лиловое вздутие возле ее правой брови, на измученное, затравленное выражение лица, не говоря уж о большом пластиковом пакете, кажется, вместившем в себя весь ее багаж.
Хотя никто на нее особенно не смотрит, она сознает, какое впечатление, видимо, должна производить и как это будет невыгодно в разговоре со служащим, когда подойдет ее очередь.
Так и происходит. Человек за конторкой, стараясь не глядеть на ее лицо, что-то долго проглядывает в компьютере, качая головой.
— Простите, мадам, но мест абсолютно нет, — говорит он по-английски с чудовищным акцентом. — И, как вы можете видеть, есть список ожидающих билета.
Она набирает побольше воздуха.
— Нет, вы не понимаете... Мне обязательно надо домой. Меня там ребенок ждет. Целых три дня я не могла выбраться из Флоренции. В Британском аэроагентстве в городе мне сказали, что этот рейс единственный. Посоветовали приехать сюда и попытаться.
Он хмурится.
— Они не имели права давать вам такой совет, мадам. Вы сами видите, какой наплыв народа. Туристский сезон, самолеты переполнены, люди ждут. Мне очень жаль, но все, что я могу, это вставить вас в список ожидающих.
Но она знает, что это не совсем так. Многие ее друзья летают по серебряным карточкам и служебным счетам. Она уверена, что мест в самолетах нет лишь для нежелательных пассажиров, что все зависит от того, кто ты есть и как себя поведешь, и что одно-единственное место отыскаться всегда может.
Он ждет, когда она отойдет от конторки, но она стоит как вкопанная. Потом она начинает плакать. Вначале тихо, потом — громче, отчаяннее, она рыдает, ловя ртом воздух, словно ее сердце вот-вот разорвется прямо сейчас, в здании аэровокзала, и ему, клерку за конторкой, придется собирать клочки. Он глядит на нее с нарастающей опаской. Для истерики — слишком рано, а по опыту своему он знает, что, несмотря на свою репутацию флегматиков, англичане весьма и весьма склонны к истерике. Люди вокруг стали беспокойно тесниться к ней. Старшего контролера в такой ранний час поблизости еще нет, а самолет отлетает через пятнадцать минут. Служащий еще раз водит курсором по своим компьютерным данным, затем проверяет список ожидающих билета, глядит на часы.
— Ладно, — говорит он, и женщина мгновенно, с поразительной скоростью успокаивается. — Обычные билеты полностью раскуплены, тут я ничего сделать не могу, но, похоже, у нас есть один билет класса «люкс» по клубной карте. На него тоже очередь, но так как случай ваш экстренный и касается ребенка... Конечно, билет обойдется вам дороже. — И он вскидывает на нее глаза, очевидно надеясь, что это обстоятельство заставит ее отступить.
— Сколько?
Он нажимает какие-то кнопки и называет сумму, за которую можно было бы слетать в Нью-Йорк и обратно. Не моргнув глазом, она вытаскивает бумажник и кладет перед ним наличные — английские и итальянские купюры вперемешку, и когда выясняется, что этого недостаточно, добавляет еще десять тысяч лир мелочью.