На гребне войны
Шрифт:
Связавшись с Листом, Рокотов продиктовал ему условия, на которых соглашался встретиться с Михеем. Феклистов передал Михею, и тот, немного повыпендривавшись, согласился. Лист опять связался с «Вэндженсом» и передал ответ Михея Року.
– Отлично, – улыбнулся Рок.
– Может, и меня возьмешь? – пряча мольбу за усмешкой, посмотрел на капитана Палермо.
– Тогда это будут не переговоры, а бордель, – рассмеялся тот.
Назарет издал короткий смешок.
– Прошлый раз твой неаполитанский темперамент стоил нам восемь сотен гринов и прочего кошмара, – с иронией произнес он.
Назарет имел в виду один из вечеров, проведенный командой «Вэндженса» в «Сороковой параллели», где Палермо сцепился с американским морским офицером, который обвинил одну из отиравшихся в кабаке проституток в краже у него золотых часов на цепочке. Палермо, русский итальянец, вступился за честь соотечественницы, заявив, что отсутствие у нее хороших манер и самый род ее занятий не свидетельствуют об отсутствии у нее доброго нрава, а посему девушка невинна, а он, тухлый янки, заплатит за свой понос. В общем, началась драка. В клубах дыма и парах алкоголя летали стулья и бутылки. Дело удалось замять, но с тем условием, чтобы команда «Вэндженса», к которой принадлежал Палермо, компенсировала заведению ущерб. Ущерб составил около пятисот долларов, еще триста выплатили американцу, согласившемуся принять их в качестве компенсации. Столь незначительная сумма за золотые часы была выплачена ввиду того, что вина девушки так и не была доказана. Американец в итоге принес ей извинения и присоединился с одним из своих товарищей к шумной ватаге с «Вэндженса». И так, выпивая и все больше впадая в лирику, они просидели всю ночь, а потом горячо простились.
Череватенко все же удалось расколоть девицу. С дней своей морской юности питавший фетишистское пристрастие ко всякого рода цепочкам и часам, он купил за сто долларов у вышеупомянутой проститутки американские часы и теперь щеголял ими, не страшась новой встречи с пострадавшим от русской смекалки янки.
«Вэндженс» по-прежнему стоял на якоре, затерянный среди архипелага, состоявшего из нескольких десятков микроскопических островов, тянувшихся вдоль берега Таруты. В этот район моря заходили обычно только более мелкие суда, которые не рисковали сесть на шельфовые рифы. Неторопливые летние сумерки лишь слегка смягчали дневной свет, когда пришло время сниматься с якоря. «Вэндженс» дал полный ход и уже через час бросил якорь в нескольких милях от порта. Сидящий за пультом управления гаком Лешка спустил на воду резиновую лодку с подвесным «ямаховским» мотором. Хотя Рокотов решил сначала оставить боцмана, опытного моряка, на борту «Вэндженса», но позже склонился к мысли взять его с собой. Тот попеременно чертыхался, ныл, жаловался, умолял принять во внимание его седины, хотя и был совершенно лысым. «А то когда еще мне доведется отдохнуть, – с обиженным видом говорил он, – вдруг не успею?» Дудник, слыша этот старческий вздор, усмехался. «Ты еще всех нас переживешь», – отвечал он Череватенко, что вызывало у последнего очередной поток ядреных ругательств. Более того, ему было разрешено попользоваться захваченным ромом, опять же из-за уважения к его сединам. Таким образом несколько коробок с ромом было «списано» для общего пользования.
Наконец все погрузились на лодку, и та, рассекая слегка бурливую поверхность моря, направилась к берегу. Команда приоделась – в этом сказывалось присущее всем морякам, а тем более пиратам, тщеславие и щегольство. Вообще, моряки – народ щеголеватый, и боцман, служивший некогда на корабле, даже став пиратом, в оценке морской военной амуниции на встреченных им матросах и офицерах твердо придерживался кодекса внешнего вида, каким он должен быть у уважающего себя моряка. Он не уставал повторять, что морякам сапоги носить западло, что уважающий себя офицер должен иметь непременно шитый краб, что погоны домиком – дурной тон.
Адаптировавшись к пиратской жизни, боцман не расставался с робой, рваной по бокам. Он сам рвал ее под мышками, чтобы улучшить вентиляцию, испытывая при этом колоссальное удовольствие. Собираясь на берег, он принарядился. Черный платок был повязан на его голове в виде банданы, мощную грудь и солидный живот облекала новая тельняшка, которую он носил навыпуск. На ногах, как мокрые тюленьи спины, сверкали ботинки с обрезанным рантом на титановых подковках. Золотая цепочка свешивалась с пояса, в кармане лежали вышеупомянутые американские часы.
Дудник тоже был в бандане, темно-зеленой, с рисунком из белых костей и черепов. Наряд капитана отличался особенной элегантностью – мягкая широкополая шляпа с пером, черная рубашка, замшевые брюки. Дед был в кожаной жилетке на голое тело, как и Дудник, только у последнего она была из замши, с длинными махрами и серебристыми колечками. Сашка надел тельняшку, а на шею повязал белый платок.
– Только прошу не горячиться, – предупредил Рок, – и много не пить.
Он кивнул на прихлебывающего из бутылки ром Череватенко.
– Зачем же мы тогда идем на берег? – хохотнул тот. – И потом, нам, закаленным волкам, можно промочить горло как следует, а вот тебе, – с насмешливой жалостью взглянул он на Сашку и облизнул обветренные губы, – вообще пить не полагается. Ты ж прошлый раз был никакой, чайка гнилая – и только!
– Это касается всех, – строгим тоном сказал Рокотов.
– Слышь, кэп, – не унимался боцман, – а зачем нам вообще с этим греховодником встречаться? Не проще ли было послать его куда подальше, чтоб ему сдохнуть, как малышу Билли! Чистая рисовка получается, трепак ему на шкентель!
– Все равно когда-нибудь встретиться придется, – пожал плечами Рокотов, – к тому же надо с Морганом перетереть насчет рома.
– Я как раз дегустирую, – хитро улыбнулся боцман, – и могу со всей определенностью заявить, что ром филиппинцы мастрячат так себе, не лучше самогона на шишках, суки яки им в задницу.
– Если он так себе, – улыбнулся Рокотов, – что ж ты его глушишь?
– Я его только продегустировал, – насупился боцман, показывая пустую на треть бутылку.
Порт был довольно большим по масштабам Тару™. Здесь в бухте, со всех сторон закрытой от ветров, разместилась и военно-морская база, и контейнерный терминал с огромными кранами, и небольшой судоремонтный завод. Дальше шли пассажирский терминал и управление порта. В самом конце бухты, где было самое мелкое место, качался старый дебаркадер, используемый в качестве причала для небольших суденышек и моторных лодок. Пришвартовавшись у дебаркадера, Рокотов сунул дежурному матросу десятидолларовую купюру за стоянку, и небольшая команда вышла на берег.
До «Сороковой параллели» отсюда было рукой подать, и через некоторое время, оставив на улице Германа и Сашку, Рок с оставшимися членами команды вошел в ресторан.
ГЛАВА 9
«Сороковая параллель» была заведением причудливым и веселым. Вывеска была сделана в виде бригантины, по борту которой бежали переливчатые буквы. Как только вы пересекали порог этого кабака, вас встречал оскал гипсового черепа, висящего на стене поверх двух таких же гипсовых скрещенных костей. Чуть дальше с левой стороны на вас свирепым взглядом смотрела бронзовая голова Генри Моргана, над которой, закрепленный на выпирающем из стены куске мачты, висел черный драный лоскут паруса. Череватенко не упускал случая состроить рожу жестокому Моргану и по-свойски потрепать по плечу Уильяма Кидда, деревянная раскрашенная скульптура которого высилась справа от прохода. Того самого Уильяма Кидда, или малыша Билли, чей жребий казался боцману вполне пригодным для того, чтобы свести в могилу проклятого Михея. Неподалеку от фигуры Кидда торчало древко пиратского флага, а само полотнище всякий раз падало на лицо проходящего мимо посетителя. Зал представлял собой разделенное на три анфилады тускло освещенное пространство, похожее на широкую реку с рукавами. Китайские ширмы и прибитые к стенам веера разряжали несколько мрачноватую обстановку заведения.
Пробиваясь сквозь клубы синевато-зеленого света и сизого дыма, не стараясь перекричать оголтелую толпу матросни и прочего люда, отбиваясь от надоедливых проституток, Рокотов вел свою ватагу, кидая по сторонам невозмутимые взгляды и жестом приветствуя знакомых матросов, офицеров и пиратов. Он сразу узнал феклистовских ребят, те салютовали команде «Вэндженса» пронзительным свистом, порядком накачанные, пыхтящие сигаретами и сигарами. Сам Лист сидел с двумя своими бригадирами чуть поодаль и потягивал саке, разливая его по чашкам из бирюзового керамического кувшинчика.