На хвосте Техас
Шрифт:
Подписывая различные чеки всевозможными специально заточенными на все случаи жизни карандашами, Митч прикинул общую сумму и определил ее не менее чем в сто пятьдесят долларов. Из груди вырвался невольный вздох. Он позвал Рыжую, ныне облаченную в брючную пару, и они отправились на террасу завтракать.
Ее волосы буквально горели на утреннем солнце. Кожа казалась столь же нежного цвета, как фарфоровая чашка, которую она поднесла к губам. Рыжая ела красиво, но с аппетитом — пища действовала на нее как тоник. Еда возбуждала ее, как других возбуждает спиртное. Карие глаза радостно блестели, скуластое лицо светилось счастьем.
Митч,
— Я такая свинья! Просто когда я была девчонкой, у нас в доме еды было не густо.
— А ты помнишь нашу первую совместную трапезу?
Рыжая показала на рот — он был слишком набит, чтобы разговаривать. Прожевав и проглотив очередную порцию, она с довольным видом перевела дух и только тогда ответила, что, конечно, помнит — разве такое забудешь? — и добавила, как бы вскользь, что это было почти пять лет тому назад, не так ли?
— Не пытайся поймать меня в ловушку. — Митч засмеялся. — Ты же отлично знаешь, прошло уже больше шести лет.
— Шесть лет, три месяца и двенадцать дней, — с кивком уточнила Рыжая и, мечтательно улыбнувшись, сказала: — Ну разве не смешно вспомнить, как мы встретились, дорогой? Точнее, странно, я это имела в виду.
— Что же тут смешного? — возразил Митч. — Я повсюду высматривал такую, как ты.
— Точнее, искал такую, с которой мог бы работать.
— Я же сказал — искал такую, как ты.
И это было правдой.
Но он не знал этого, пока не увидел ее.
Рыжая порывисто встала и молча протянула к нему руки. Митч взял их в свои, поцеловал, а затем подхватил ее и понес в спальню.
Глава 4
Один из худших в мире поездов, а по твердому убеждению многих вообще самый плохой — это тот, который ходит из Оклахома-Сити в Мемфис. Ресторана в нем нет и в помине. Вагоны — наследие времен, предшествующих Первой мировой войне, напрочь лишенные каких-либо удобств, даже кондиционеров. Расписание — сплошной смех и грех, плод упорных трудов, вышедший из-под пера писателя-юмориста. Частые и долгие задержки объясняются самыми разными причинами: налетом шайки Джесси Джеймса, внезапно возникшим желанием машиниста и обслуги состава поохотиться или поудить рыбу, а то и похоронами пассажиров, севшими сдуру на этот поезд и умершими в пути от старости.
Большинство из тех, кто на нем все-таки ездит, делают это по причине крайней необходимости. Остальные же, за редкими исключениями, являются шизофрениками, воспринимающими дискомфорт как стоицизм, а страдания в пути как незабываемые ощущения. Митч же сел на этот поезд потому, что он должен был вот-вот отправиться из Оклахома-Сити, а ему надо было как можно скорее выбраться из этого города.
В то время Митч чувствовал себя необычайно подавленным, так как только что выгнал с работы свою помощницу. Он всерьез опасался, что если еще хоть немного побудет вблизи нее, то раскиснет и вновь предложит ей место ассистентки. А это наверняка ничем хорошим для них обоих не кончилось бы.
Казалось бы, она как нельзя лучше подходила на роль его помощницы. В прошлом модель и актриса на захудалых подмостках, ее выучки и внешнего обаяния с лихвой хватило бы и на двух женщин. И, собственно говоря, все бы ничего, кроме одного — ее тяги к спиртному. Сначала это не бросалось в глаза —
Митч пытался журить ее по-отечески. Затем стал бранить не на шутку. Дошло до того, что как-то в сердцах отшлепал по заднице, всячески доказывая потом, что в ее возрасте подвергнуться такому наказанию — сущий позор. Ничего не помогло. Она продолжала водить его за нос, оказываясь пьяной вопреки обещаниям, именно в тот момент, когда он больше всего в ней нуждался.
Наконец до Митча дошло, что она просто не может с собой ничего поделать и что ради ее же блага, да и его тоже, ей лучше держаться от него подальше.
Последовали горькие рыдания, слова о разбитом сердце, и Митч сам чуть было не пустил слезу. Оставалось только одно, что он мог сделать, и Митч так и поступил — вскочил в первый же попавшийся поезд, лишь бы поскорее выбраться из города.
Возможно, ему удалось уснуть из-за страшной усталости — как-никак две ночи подряд он со своей теперь уже бывшей ассистенткой провел за игрой в кости. Или же просто забылся в дреме, дабы скоротать свое пребывание в столь ужасном вагоне, похожем на ночной кошмар. Как бы то ни было, но солнце уже зашло, когда Митч полностью проснулся и обнаружил рядом с собой рыжеволосую девчонку. Ее одежонка явно была куплена по дешевке на распродаже, она сидела и ела какую-то ужасную снедь из бумажной сумки.
Девушка резко обернулась и посмотрела на него такими пристальными и холодными глазами, каких он никогда еще не видел. Внезапно Митч охватил все сразу — ее глаза, волосы и все прочее и увидел вдруг, какой она может быть. А еще в то же самое время понял, каким сам предстал перед нею — небритым, невыспавшимся, потным, в мятом костюме и запачканной гарью от локомотива рубашке.
Рыжеволосая продолжала его оценивать, вникая, кажется, во все детали, затем на ее лице появилось выражение симпатии.
— Подкрепитесь, — предложила она, протягивая сумку. — Вам сразу станет лучше.
Митч отказался наотрез, заявив, что чувствует себя просто прекрасно, но Рыжую провести было не так-то просто. Она заявила, что ее отец частенько бывал в таком состоянии и ему всегда становилось легче после того, как ма угощала его остывшей картошкой и кукурузной лепешкой.
Митч пожевал самую малость, чтобы ее не обидеть. Через вагон прошел проводник, принимая заказы на ленч на следующей остановке, чтобы заблаговременно передать их по телеграфу в станционный буфет. Однако девушка вцепилась в руку Митча, когда он полез в карман за бумажником.
— Они дерут целый доллар за предварительный заказ! Вы здорово сэкономите, если закажете прямо на станции.
— Но ведь...
— Да вы что?! Выбросить денежки на ветер и потом свистеть в кулак? Это все равно что нанять носильщика, когда можно нести вещи самому.
Вероятно, она не в курсе, что весь багаж Митча состоял из билета на проезд. Рожденная и выросшая в местности, где даже воды не хватало, в деревне, где чуть не дохли с голоду во время частых засух, а в лучшие времена перебивались на кукурузной болтушке, эта девушка многого не знала. Но зато ей хорошо был знаком — ой как хорошо! — тип безработного пьянчужки, у которого ни кола ни двора, и таких она безошибочно распознавала с первого взгляда.