На хвосте Техас
Шрифт:
«Маленькая четверка» было единственное, что могло его выручить. Как бы признавая этот факт, он продемонстрировал партнерам безнадежную мину на лице и поспешно потупил взгляд.
— Катай кости, папаша! Покажи нам класс!
— Не торопите меня, — жалобно взмолился Митч. — Я же должен их потрясти.
Он метнул кости. Выпала «большая десятка». Метнул снова — девятка. Затем за три броска вышли восемь, пять и шесть. «Куда, во имя дьявола, запропастилась Рыжая? Какого черта дожидается? С таким накалом страстей с этими ребятами нелегко будет управиться». Митч был уже на взводе, а в таком состоянии контролировать себя трудно.
Но
— Катай в седьмой раз! Выброси шестерку и единичку!
— Вперед, папаша! Какого дьявола ты ждешь?
— Да дайте же мне время, проклятье! Прекратите подгонять!
Он снова вытер руку о штанину. Подобрал кости, выправил их, побренчал, затем бросил.
Нервишки нашептывали, что результат окажется плохим. В душе раздался вопль, что он свалял дурака и в один роковой миг уничтожил плоды тщательной недельной подготовки, оставив себя на бобах.
Митч безнадежно наблюдал, как кубики, вращаясь, скользили по одеялу, казалось, они никогда не остановятся. Считанные доли секунд превратились в целую вечность. Обе кости в унисон развернулись дважды. Наконец замерли, и глазам всех предстали две двойки.
Прежде чем трое остальных игроков успели опомниться от шока, в дверь яростно забарабанили. Они машинально обернулись на шум, и Митч, воспользовавшись этим, поспешно распихал деньги по карманам.
Номер был снят гуртовщиком. Поэтому именно он с проклятием ринулся к двери и распахнул ее.
— Какого еще дьявола?..
— Что-о-о?! Что? Да как ты смеешь орать на меня, ты, подонок?!
В номер, как тайфун, ворвалась Рыжая, наградив гуртовщика таким толчком, что тому пришлось попятиться, чтобы устоять на ногах. Ее сердитый взгляд обжег остальных двух мужчин, затем остановился на Митче, готовясь его испепелить. Тот виновато сник.
— У-гу! Вот ты где! — Тут она позволила себе увидеть игральные кости. — Принялся за старые штучки! Погоди, дождешься, что я все расскажу отцу! Считай, что уже дождался!
— Я сейчас, сестр... — Митч съежился, как виноватый ребенок. — Вот эти ребята здесь, они просто...
— Бездельники, вот кто они! Прохвосты, как и ты! А теперь марш отсюда живо! Марш, кому я сказала?
С рыжими волосами и белым скуластым лицом сейчас она походила на настоящую мегеру, дамочку, с которой лучше не связываться. И все же все трое проигравших жалко запротестовали. Митч обобрал их почти до нитки, и они были вправе получить возможность попробовать отыграться, вернуть свои денежки. Разве леди не видит... не видит, что они вовсе не какие-то там прохвосты?
— У меня офисы в Амарильо и Биг-Спринге, и... Ох! — Гуртовщик отшатнулся, потирая щеку.
Рыжая кинулась к двум остальным, остервенело размахивая кулачками. Ее голос вот-вот готов был сорваться на истерический визг.
— Я это сделаю! — Ее глаза сверкали безумным блеском. — Я вызову полицию!
Она откинула голову и широко раскрыла рот, готовясь закричать. Митч еле успел сграбастать ее в самую последнюю секунду.
— Я иду! Уже иду, сестренка! Только успокойся! — Он начал подталкивать ее к двери, бросая на ходу через плечо извинения: — Огорчен, ребята, но...
Только разве они сами не видят? Неужели не видят? Ну что поделаешь с такой сумасшедшей?
Митч захлопнул
Она, конечно, уже выписала их из номеров. У выхода из отеля, поджидая их с багажом, стоял портье, одетый в черную рубашку. Когда такси стремительно увозило беглецов по направлению к железнодорожному вокзалу, Рыжая придвинулась к Митчу ближе и прошептала:
— Я заполучила для нас отдельное купе, о'кей?
— Что? — насупился он в темноте. — Но мы же были зарегистрированы как брат и сестра, ты...
— Успокойся, дорогой, — перебила она его, слегка задетая, — я заказала его не через отель.
— Этой ночью ты опоздала.
— Кто, я? Не вижу, каким это образом я могла опоздать?
— Какая мне разница от того, видишь ты или не видишь?
Она тут же отодвинулась от Митча. Было ясно, что еще немного в том же духе и Рыжая не на шутку рассердится. Конечно, ему бы следовало сменить пластинку. Но Митч был на взводе. Она опоздала к захвату выигрыша — проклятие! — на целых две минуты! Он был в мыле от страха потерять выигрыш и нарваться на неприятности, и все из-за того, что Рыжая не удосужилась лишний раз взглянуть на часы. Чем же, черт побери, она занималась все это время? У нее на плечах голова взрослой женщины или сопливой девчонки?
Рыжая очень тихо посоветовала:
— Лучше бы тебе заткнуться, Митч.
— Да будь все проклято, ты опоздала! Я вовсе не хотел быть с тобой грубым, милая, но...
— Не смей называть меня милой!
Когда они уже шли за носильщиком к своему поезду, Митч вдруг увидел станционные часы и затем взглянул на свои собственные. И надо же, с удивлением обнаружил, что они спешили почти на две минуты! Выходит, прокол случился по его вине. Рыжая явилась вовремя, и знала это, теперь-то ясно. Но охмурять на крупные суммы — работа на износ. После нее человек как выжатый лимон, и пока вновь не напитается соками — ни для кого не подарок. Возможно, подумал Митч, так бывает со всеми, кто работает по-крупному, пусть даже на вполне легальных основаниях. По крайней мере, ему доподлинно было известно, что многие из таких воротил не жили полноценной личной жизнью. Если ты намереваешься скопить на тачку, работая садовником в парке, а твое хобби — почтовые марки, то почему бы тебе не чувствовать себя всегда спокойным? Но в условиях жесткого прессинга — дудки! Какой бы ни был у тебя большой запас прочности, всему есть предел. Стоит переступить за некую грань — и пойдешь в разнос.
Когда под их отдельным купе зашелестело железнодорожное полотно, Митча внезапно охватило вожделение к Рыжей. И хотя он знал, что сейчас его желание неосуществимо, начал исподволь извиняться, ссылаясь на обстоятельства, действительные и мнимые, сознавая в душе всю беспочвенность подобных объяснений.
— Как тут не вспомнить моего папашку, упокой Господь его душу. — Он натянуто усмехнулся. — Па был рекламным толкачом, да ты знаешь, мотался по всей стране, организуя специальные выпуски газет. Каждый раз открывал так называемую «бойлерную», где целыми днями люди из его команды висели на телефонах, а сам он тем временем загонял в угол самых строптивых «дитятей». В общем, к тому времени, когда наступала ночь, ему уже и слова нельзя было сказать без того, чтобы он не спустил на тебя кобеля. Ну, я помню...