На исходе ночи
Шрифт:
«Посмотрим, надолго ли тебя хватит», — подумал Ковчук.
— Мне, конечно, трудно судить, поскольку я в иконах не очень разбираюсь, но доска интересная, старинная школа. Никогда не приходилось видеть, — спокойно произнес Воронков.
— А вы постарайтесь припомнить, Олег Георгиевич, — вступил наконец в допрос Кучеренко. — Посмотрите внимательнее.
— Нет, никогда не видел. К сожалению. Да и где я мог ее видеть? Культовая живопись не мой профиль.
— Где могли видеть? — с усмешкой переспросил Кучеренко, открыл портфель и достал из него старую потрепанную книгу. На ее красном кожаном переплете значилось: «Историко-статистическое описание церквей и приходов Кишиневской епархии». — Эта книга, весьма любопытная, изъята у вас при обыске.
Воронков молчал, как загипнотизированный, не сводя глаз с книги. В тишине было слышно, как подполковник переворачивает страницы.
— Вот он, Иоанн Креститель, отличная репродукция. Здесь и описание иконы имеется, подробное причем. И, что самое интересное, отчеркнуто карандашом.
— И что из того? — нервно перебил его Воронков. — Почему вы считаете, что это мои пометки? Оставил кто-нибудь из прежних владельцев книги. Я ее по случаю приобрел и даже не успел раскрыть.
Кучеренко не обратил никакого внимания на эти слова и продолжал:
— Именно эту икону вдруг воруют из церкви…
— Печальное совпадение. — Воронков развел руками. — Неужели вы хотите сказать, что я украл икону? После этого не значит вследствие этого — так говорили еще древние римляне.
— Совпадение, стало быть? Пойдем дальше. Под видом командированного министерством культуры вы, Воронков, являетесь в церковь села Кобылкова. Священник опознал вас по фотографии…
— Ну и дела… — Воронков попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной, жалкой. — Милиция за меня всерьез взялась. Был такой грех, был… Попался мне случайно под руку командировочный бланк — решил воспользоваться. Для солидности, чтобы священник не опасался. Очень хотелось осмотреть церковь подробнее. С познавательной целью.
— Вы только что сказали, что культовая живопись — не ваш профиль. Что же привело вас в храм божий? Или вы в бога веруете? В это время службы в церкви не было.
— Кроме икон в церквах и много другого есть, что представляет интерес для любителя старины.
— В этом вы абсолютно правы, — согласился Кучеренко. — И самое интересное, что после вашего визита эту церковь тоже обворовывают.
— Да что вы ко мне прицепились с этими кражами! — с плохо скрываемой злостью процедил Воронков.
Эти слова прозвучали так неожиданно грубо, будто их произнес другой человек: не этот, с вежливыми, вкрадчивыми, интеллигентными манерами, а другой — циничный, вульгарный. Однако Воронков мгновенно опомнился: — Извините, я, кажется, немного погорячился. Это ошибка, чудовищная ошибка… трагическая… — Он хотел еще что-то сказать, но его остановил Ковчук:
— Олег Георгиевич, упорным отрицанием вы только усугубляете свою вину. Однако у вас еще есть возможность как-то облегчить свою участь, и для этого требуется только одно — чистосердечное и полное признание.
— В чем виноват, я уже признался. Действительно, нехорошо получилось с этими картинами… и с вазой с точки зрения этики. И с удостоверением тоже. А больше ни в чем нет моей вины. — Голос его звучал тихо и проникновенно.
Полковник с минуту внимательно разглядывал Воронкова, словно увидел его впервые, и с оттенком сожаления произнес:
— Ну что ж, в таком случае пеняйте на себя. С разрешения следователя мы сейчас проведем очную ставку. — Он нажал кнопку звонка. Появился конвойный. — Приведите арестованного Хынку, — распорядился Ковчук.
Воронков бросил быстрый, испуганный взгляд на дверь.
Минут через десять старшина привел Хынку. Тот хмуро глянул на сидящих в кабинете и молча сел на стул, также поставленный посредине комнаты.
— Скажите, Хынку, вы знаете этого человека и какие у вас с ним взаимоотношения? — полковник указал на Воронкова. — Хынку исподлобья взглянул на сидящего напротив Воронкова, и в его мутных глазах мелькнуло нечто, похожее на удовлетворение, однако ничего не ответил и тут же отвернулся.
— Смотрю я на вас, Хынку, и удивляюсь, — продолжал Ковчук, — неужели не надоело в молчанку играть? Пока вы, извините, комедию ломаете, ваши дружки времени не теряют. — Он раскрыл папку. — Вот протоколы допросов Ботнаря, Кравчука и Кангаша. Раскололись ваши дружки, не в вашу пользу показания, совсем не в вашу. Выходит, вы, Хынку, во всем виноваты. Организатор. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так что советую подумать. Итак, повторяю вопрос: вы знакомы с сидящим напротив вас гражданином?
Ответа не последовало, и полковник обратился с этим же вопросом к Воронкову. Воронков, избегая устремленного на него выжидательного взгляда Хынку, пробормотал:
— Да, знаю. Его зовут Спиридон Хынку.
В глазах Хынку зажегся недобрый блеск, но он продолжал хранить молчание, в упор глядя на Воронкова.
— При каких обстоятельствах вы познакомились с Хынку? Расскажите подробнее. — Ковчук обернулся к Чобу, чтобы убедиться, не забыл ли тот о протоколе.
— Месяца три назад он пришел ко мне на квартиру и говорит: «Слышал я, что вы собираете старинные предметы искусства». От кого слышал — не сказал, а я не стал спрашивать, меня ведь многие знают как коллекционера. «Ну так вот, — продолжает, — кое-что могу предложить». Я заинтересовался. Хынку открывает сумку и вынимает несколько крестов, дарохранительниц, чаш и еще что-то, я уж не припомню сейчас. Красивые были вещи, редкостные. Я, естественно, спросил, откуда у него они. Хынку пояснил, что купил или выменял у какой-то вдовой попадьи, у нее на чердаке много всякого пылится. Но я ничего у него не приобрел.