На исходе ночи
Шрифт:
Ше-Кентаро похлопал тихонько ладонью по ноге, подзывая к себе второго призрака. Сун поднялся, сделал шаг вперед и снова сел на задние лапы.
– Показывай свой палец! – крикнул Ири.
Хотел, чтобы Мейт его тоже услышала?
Ше-Кентаро понял, что на сегодня разговор окончен. Убрав голову Шора с ноги, он встал на четвереньки, дополз до угла, нащупал в доске над головой круглую дырку от сучка и просунул в нее палец.
– Готово!
Стукнула щеколда, крышка люка чуть приоткрылась, мелькнула тоненькая полоска света от фонаря, что держал в руке Ири, что-то шлепнулось на земляной пол, крышка тут же захлопнулась, и щеколда встала на прежнее место.
Топ, топ, топ – Ири потопал в комнату, где ждала его подружка. Может быть, она ему еще и джаф сварила, с обидой почему-то подумал Ше-Кентаро. Хотя, казалось бы, что ему до них. Ему думать нужно, как выбраться из этой вонючей ямы, в которой он оказался лишь потому, что встретились однажды странная немного, легко увлекающаяся
Ше-Кентаро пополз за едой, и вскоре рука его легла на целлофановый пакет. Набитый, как обычно, объедками со стола, на этот раз он был на удивление полным. Должно быть, настроение у хозяев было не ахти каким радостным, что и сказалось на аппетите. Пошарив свободной рукой в темноте, Ше-Кентаро и бутылку с водой отыскал. Отвернув пробку, сделал два больших глотка. Вонючая была вода, мерзкая на вкус. Заметно хуже, чем в прошлый раз. Ладно, в положении узника привередничать не принято – хорошо, что вообще не забыли напоить. Ше-Кентаро дополз до стенки, сел, положил пакет на колени и начал неторопливо перебирать еду. Он давно уже не пытался определить на ощупь, что находится в пакете, просто вылавливал сначала куски покрупнее. А потом пригоршней выгребал то, что оставалось. Пока Ше-Кентаро ел, призраки Ночи сидели неподалеку и молча наблюдали за хозяином. Ону порой даже досадно становилось от того, что призраки ничего не едят, – так и хотелось кинуть им кусочек, как преданным вокам.
В начале своего заключения Ше-Киуно пытался считать часы. Он сидел на земляном полу, скрестив ноги, тупо уставившись в темноту, и старался мысленно увидеть циферблат часов, по которому медленно движется минутная стрелка. Чтобы было проще, Ше-Киуно думал о совершенно конкретных часах – тех, что когда-то висели у них дома в большой комнате, которую мать упорно называла гостевой, хотя гости у них бывали нечасто, да и те обычно сидели не в гостевой, а на кухне. Это были большие настенные часы с овальным циферблатом, закрытым толстым выпуклым стеклом, делавшим стрелки и цифры крупнее, чем они были на самом деле. Стрелки похожи на нераспустившиеся бутоны цветов на плотных упругих стебельках, а цифры написаны причудливой вязью, в стародавние времена, еще до Первого великого затемнения, считавшейся официальной письменностью Кен-Ино. Ше-Кентаро полагал, что глупее этого занятия ничего придумать невозможно. У него было время – уйма свободного времени! – которое нужно было не просто так провести, а использовать с толком.
И Ше-Кентаро начал расспрашивать призраков. Отвечали они неохотно и чаще всего очень коротко. Вовсе не потому, что что-то скрывали, просто призраки Ночи не имеют привычки вести долгие беседы. Не в их духе тщательно разъяснять все детали того или иного события, они всего лишь дают человеку намек, небольшой толчок, после которого он сам должен двигаться в нужном направлении. В первую очередь Ше-Кентаро интересовало его второе Я – человек по имени Ани Ше-Киуно, о котором он ничего не знал. Ону регулярно оставлял в условленном месте наличные или кредитку на предъявителя и стандартную упаковку ун-акса. Почему он так поступал, Ше-Кентаро и сам не знал. Так было заведено, так продолжалось с давних пор. Это была система, нарушать которую нельзя было ни в коем случае.
Ше-Кентаро превосходно помнил, как однажды, много больших циклов тому назад, решил, что хватит, больше он не станет оставлять деньги неизвестно кому. Приняв решение, он лег спать. А через пару часов проснулся в холодном поту. Ужас сжимал горло, не позволяя кричать, и давил на глаза так, что, казалось, они уже никогда не смогут видеть. Ше-Кентаро не спрыгнул, а свалился с кровати, на четвереньках дополз до стула, на котором лежала одежда, на ощупь отыскал бумажник и, выдернув из него несколько купюр – он постарался, чтобы их наверняка оказалось больше, чем требовалось, – сунул деньги в ящик стола. И без сил повалился на пол. Когда спустя полтора малых цикла Ону пришел в себя, он обнаружил, что лежит на кровати, накрытый одеялом. Все произошедшее казалось дурным сном, кошмаром, привидившимся после тяжелого малого цикла. Но Ше-Кентаро точно знал, что это был не сон, – так будет повторяться всякий раз, как только он попытается уклониться от своих обязанностей, неизвестно кем и когда ему навязанных. Вот так. Все было просто, если не задавать вопросов. В конце концов, деньги – не слишком большая плата за покой и уверенность в том, что новый малый цикл будет ненамного хуже прошедшего.
Когда нас стало двое? – спросил у призраков Ше-Кентаро. Вспомни сам, ответили они ему. И Ону начал вспоминать. Ему было шесть больших циклов, когда наступила Ночь. И тогда у него еще не было виртуального брата-близнеца. Образ его впервые возник в возрасте двенадцати больших циклов, когда Ону Ше-Кентаро оказался в сиротском приюте, куда его устроила тетка. Звали тетку Дерт Ут-Кентаро, и приходилась она родной сестрой отцу Ону. После смерти родителей оказалось, что ближе тетки Дерт родственников у Ону нет, поэтому общественные попечители и доставили мальчика к ней. Тетка Дерт хорошо относилась к Ону, но ей не нужен был приемный сын, и она определила его в приют. Хороший приют, можно даже сказать – респектабельный, существующий не на нищенскую государственную субсидию, а на плату, вносимую родственниками детей, оказавшихся никому не нужными. Дети жили в небольших комнатах по трое-четверо человек одного возраста, ежедневно с ними занимались не только учителя, преподающие обязательные дисциплины, но и педагоги, обучавшие воспитанников основам музыки и живописи, этики и правилам хорошего тона. Не проходило среднего цикла без экскурсии или похода в музей. При приюте была даже своя кухня, и кормили воспитанников не концентратами, как принято в заведениях подобного рода, а вкусной и доброкачественной пищей с непременной добавкой натуральных овощей. Одним словом, пожаловаться было не на что, кроме как разве на то, что приют все же не мог заменить ребенку дом и даже самые лучшие учителя и воспитатели не могли занять место родителей.
Кто из вас помнит моих родителей, спросил у призраков Ше-Кентаро. Я, ответил Сун. А я нет, сказал Шор. Выходит, ты, Сун, появился, когда еще родители были живы? Я появился, как только наступила Ночь, ответил Сун, тебе тогда было шесть больших циклов. И ты меня тогда не замечал. Почему? В то время воспоминания еще не пугали тебя. А ты? Ше-Киуно посмотрел на Шора. Я появился вместе с Ани Ше-Киуно. Я его призрак и храню только его воспоминания. Теперь они принадлежат мне? Не думаю… Хотя… Нет, пока я не могу ответить на этот вопрос. Ше-Киуно больше нет. Ты уверен в этом? Ону показалось, что, задав этот вопрос, призрак усмехнулся. Хотя, умеют ли призраки Ночи усмехаться? Умеют, ответил Сун, только у нас редко бывает повод демонстрировать это. Так что же случилось с моими родителями? Ты так старался забыть об этом… Вспоминай.
Родители умерли от болезни, которая позднее получила имя Ше-Варко, ученого, первым описавшего синдром, служащий предпосылкой для развития смертельного заболевания. Сначала умерла мать, через пять средних циклов – отец. Отец и мать стали одними из первых жертв страшной болезни. Спустя всего большой цикл после смерти отца Ону болезнь Ше-Варко превратилась в национальное бедствие, которое, как в то время думали, могло поставить под угрозу само существование человечества. Любые, самые жесткие меры в отношении больных казались оправданными. В такой ситуации вопросы вроде того, что происходит с больными Ше-Варко, которых забирали не санитары, а са-тураты, становились не просто неуместными, но еще и опасными. Усилия Министерства информации, направленные на то, чтобы сформировать негативное отношение к варкам, не пропали втуне – больных Ше-Варко презирали, как будто поразившая их смертельная болезнь являлась следствием их же распущенности и нечистоплотности, и одновременно боялись, забывая о том, что источником инфекции варк становился только на самой последней стадии заболевания, когда рядом с ним находились разве что только голову потерявшие от горя родственники, да, если приведется, ловец, явившийся, как водится, в самый неподходящий момент.
Что понимал во всем этом парнишка, которому только-только стукнуло двенадцать? То, что с его родителями случилось нечто ужасное, о чем никто никогда не должен узнать. Тогда-то и родилась история о том, что родители погибли в железнодорожной катастрофе. Со временем легенда обрастала все новыми подробностями и становилась все более достоверной. И почти одновременно с этим произошел разлом в сознании Ону Ше-Кентаро: чтобы не сломаться под бременем постоянной лжи, он придумал себе виртуального близнеца Ани Ше-Киуно. Поначалу Ону давал свободу двойнику, только когда в том возникала необходимость, но при этом он постоянно работал над развитием и совершенствованием личности вымышленного псевдобрата. Работал настолько старательно, что порою забывал о себе.
Что произошло? Как случилось, что я потерял над Ани контроль? Да, собственно, ничего особенного. Просто ты рос с постоянным чувством вины перед родителями, которых предал. Я их не предавал! Я только пытался защитить себя. От кого? Ше-Кентаро не сразу ответил на вопрос призрака. А когда все же ответил, то почувствовал, какой огромный груз лежал все эти годы у него на душе. От мира, сказал Ше-Кентаро. Он прижал левую ладонь к полу рядом с собой, и пальцы словно вросли в землю. От мира, еще раз, уже для себя самого, повторил Ону. От мира, который хотел меня сожрать. Ты в этом уверен? Еще бы, Ше-Кентаро усмехнулся, мир пытается сожрать каждого, кто входит в него. Шор удивленно фыркнул. Интересная мысль. Мне подобное никогда не приходило в голову. Ты же призрак, ты приходишь в этот мир не за тем же, что и люди. Да? Чего же хотят люди? Не знаю, пожал плечами Ше-Кентаро, скорее всего ничего. Тогда в чем проблема? В том, что, когда ты рождаешься на свет, тебя никто не спрашивает, хочешь ты этого или нет. И тебе приходится жить, несмотря ни на что. Ты уверен, что никогда не испытывал чувства вины, вернулся к первоначальной теме Шор. Не знаю, подумав, качнул головой Ше-Кентаро, теперь уже не знаю. Наверное, если бы не было чувства вины, я не убедил бы себя в том, что Ше-Киуно страдает синдромом Ше-Варко. Болезнь Ше-Киуно выплыла на свет уже после того, как ты стал полноценным гражданином Кен-Ове и покинул приют.