НА ИЗЛЕТЕ, или В брызгах космической струи. Книга вторая
Шрифт:
Увы. У нас подобных поездок не было. Впрочем, может они и были, но на нашем уровне о них никто ничего не слышал.
– Есть возможность съездить вдвоем. Но за тебя надо заплатить тридцать рублей. Ты же у нас не работаешь.
– Давай заплатим, – предложил я.
– Тридцать рублей, – повторила Татьяна, – А жить потом на что?
– Не беспокойся, – успокоил жену, – Со следующего месяца буду получать сто девяносто. Мне как раз тридцатник прибавили. Сегодня приказ зачитали.
Вопрос о нашей поездке мгновенно был решен. Но в ту поездку мы отправились не вдвоем, как собирались, а вчетвером. Сначала выяснилось, что с нами едет давняя подружка Татьяны – Нина. Я знал ее еще по Казахстану. Собственно, она была вместе с Таней в той самой паре «неразлучников», с которой мы с моим соседом по гостинице дистанционно познакомились еще в первые дни нашего пребывания на полигоне. И лишь через два года состоялось мое настоящее знакомство и с Таней, и с ее подругой Ниной.
У нас уже росла наша Светланка, а Нина все еще была не замужем. И у Тани возникла мысль познакомить ее с кем-нибудь из нашей молодежи, пригласив в эту поездку. У меня на примете был лишь один вариант – Боря Захаров. Он появился у нас в качестве молодого специалиста вместе с Колей Емельяновым, когда мы еще сидели в помещениях цеха.
Боря – местный, из Подлипок – на работе пока ничем себя не зарекомендовал. Работал он в паре с Гурьевым. Правда, как-то странно. С утра приносил из архива кучу документов, отдавал их Гурьеву и сидел, читая из ящика стола художественную литературу. Вечером сдавал документы и прямо из архива шел домой. Возможно, мне это только показалось, но Борю, читающего документы, заметил лишь на новом месте. В целом же он был неплохим парнем без вредных привычек.
Коля – родом из Вильнюса. Внешне невзрачный, он выделялся неуемной энергией и модной одеждой. К нему быстро прилипло прозвище «Шарнир» – настолько он был подвижным, даже когда сидел на рабочем месте. А голубой джинсовый костюм надолго стал его визитной карточкой. Все уже знали, что его папа – замминистра хоть и маленькой, но республики. А потому они быстро сошлись с Мазо, оба склонные к чинопочитанию и мелкому подхалимажу. Нашелся у них и общий интерес – любовь к джазу. Коля тут же завалил Мазо редкими звукозаписями. Все чаще их можно было видеть в коридоре, где они что-то оживленно обсуждали. При этом Коля непрерывно жестикулировал и всем телом извивался как в танце, оправдывая свое механическое прозвище. А в их разговоре четко выделялось смачное словцо «джяс», которое оба произносили как-то по-особенному, с придыханием. Вскоре молодой специалист уже во всем подражал начальнику сектора. По телефону говорил властным тоном, с напускным раздражением, а завершал разговор, как и Мазо, метким броском телефонной трубки на вилку аппарата.
– Коля, что это ты народ будишь своим грохотом? – спросил его как-то Кузнецов, – Ну, ладно Мазо. Он начальник, а ты прыщ на ровном месте, а туда же. Кончай ломать телефоны!
– У меня привычка такая, – попытался оправдываться Шарнир.
– С каких это пор?.. Как заделался обезьяной?
– Какой обезьяной?
– Да ты, Коля, уже почти копия Мазо, только мелкая, карикатурная. С нас и одного мазо хватит. Ты уж лучше найди другой пример для подражания, – закончил Кузнецов под дружный смех присутствующих.
Критика была воспринята, и издевательства над телефонной трубкой прекратились. Емельянова определили в группу Бойкова, и после переселения он на время исчез с нашего горизонта. Каково же было удивление, когда я как-то раз зашел в их комнату и вновь услышал характерный звук бросаемой трубки.
– Емельянов! Ну, ты в своем репертуаре… Опять трубки бьешь, – заметил я.
– Не только трубки. Он уже новый аппарат разбил. Старые они закаленные. А тот за месяц доконал, – поделился Миша Бычков, – Сколько ни говори, а мазо из него уже не выбьешь.
В том путешествии я впервые ехал на запад. Мы выехали в четверг вечером, а утром, когда проснулся, поезд уже стоял на какой-то литовской станции. Глянув в вагонное окошко, особых отличий не обнаружил. Лишь народ заметно крупнее, светлее и лучше одет, чем в российской глубинке. Опять-таки в среднем, ибо, как и повсюду, в семье не без урода. Были ли эти уроды местными жителями или приезжими, болтающимися на станции в ожидании пересадки, трудно сказать. Но разница в уровне жизни сельского населения была очевидной.
В Каунасе, куда прибыл наш поезд, мы легко бы затерялись среди местных, если бы ни наша русская речь. Стоило заговорить, на нас сразу обращали внимание. Я впервые почувствовал себя иностранцем.
Нас поселили в гостинице «Балтия», и, накормив комплексным обедом в ресторане, который был таковым лишь вечером, повели осматривать городские достопримечательности.
Понравился чистенький город, его мощенные плиткой тротуары, обилие яркой зелени, и тщательно сохраненная старина. Здесь я открыл для себя замечательного художника и композитора Чюрлениса.
И еще поразила тактичность экскурсовода исторического музея, который рассказал, как Каунас был разрушен его давними врагами-крестоносцами, воспользовавшимися отсутствием рыцарей, ушедших в далекий поход. Он ни слова не сказал о том походе. Слушая его рассказ, отошел от группы и на противоположной стене увидел карту. На ней были отображены все детали того похода польско-литовских войск, захвативших Москву, бродивших с Сусаниным в Костромских лесах и, наконец, вернувшихся в разоренный родной Каунас.
Понравилось водохранилище на реке Неман, гордо названное Каунасским морем. А особенно – лесной массив на его берегу, где впервые увидел деревья, стволы которых можно было обхватить лишь вдвоем.
И еще Каунас запомнился первой серьезной размолвкой с женой, которая случилась буквально на пустом месте. Дело почти дошло до развода. А я впервые задумался над тем, как же хрупки супружеские отношения, если их так легко разорвать даже после стольких лет испытаний. Со временем привык к любым громким заявлениям жены, которая в ссорах с легкостью бросалась любыми словами, но тогда это случилось впервые.
В один из вечеров мы посетили ночное заведение Каунаса. Там давала представление какая-то местная группа. Все песни исполнялись исключительно на литовском языке под танцевальное сопровождение двух полураздетых девиц, что в то время было необычно. К тому же все это мероприятие почему-то называлось стриптизом. А потому с нас взяли приличную сумму, как за ужин, так и за представление.
Конец вечера завершился танцами. Что это были за танцы! Пары кружили, профессионально выписывая замысловатые фигуры. Ими можно было любоваться. Никто из нас не рискнул влиться в группу танцующих. Неожиданно Татьяна заявила, что хочет танцевать. Объяснил ей, что мой начальный уровень подготовки вызовет лишь насмешки присутствующих. Никакие объяснения ее не убедили. Это был каприз. Но когда мы решились, танцы неожиданно прекратили.