На изломах
Шрифт:
Но может ли такое случиться? Упущены моменты.
А - куда всё, всё покатится? Не хватает ума предвидеть.
Косаргин презирал этих беглецов, запретил себе им подражать. Но щели открывались всё шире, в прежнем прочнейшем здании продувало насквозь всё невозвратней. И главное - упало самосознание, потерялась Высшая Задача. И не в бегство, нет, но как выбор все-таки преимущественной позиции в вихрях нового сумасшедшего времени - Косаргин перешёл на борьбу с организованной преступностью. (Совсем уж не отозваться на зов времени? что же, остаться деревянеть чуркой, где, может быть, никогда уже и никому не понадобишься?)
Так вот, этот мальчик. Удивило в нём, что не просил помощи. По старой обиде? Или собирался бежать, скрыться?
– тоже вроде нет.
Впрочем, отклонил помощь не надолго. Через малые дни позвал.
А штат Косаргина - формально, вяло, но следствие открыл само собой. Теперь Косаргин опять поехал сам. Опять в тот кабинет. Только на зелёном сукне застал три-четыре разбросанных увеличенных копии стодолларовых бумажек, обтянутых плёнкой, - шутейные подставки?
И опять подтвердилось приятное впечатление недавней встречи с Толковяновым: какое-то простодушное деревенское лицеочертание его, а взгляд прямо в глаза, внимательный, с нахмуркой, но безо всяких метаний. И всё время тихий, ровный голос - не повысится, не разгорячится. И это - не поза, без усилия над собой, не состроено, - в обычае у него так? Каждый день могло повториться покушение - а страха не выдавал ничем.
Обсудили операцию захвата. Пара переодетых бойцов пошла в тот сквер, близ следующей встречи, - неужели тот так потерял осторожность, ничего не предусмотрел? По сигналу толковяновского друга - легко взяли.
Да, так замутился, растерялся, никакой подстраховки не имел. Ещё того неожиданней: сам-то он и оказался убийца, дальше - сам себя выдал!
Случай обнаружился - ничтожный, анекдотический. И опять-таки физик!
– в цвет закруженного этого Времени. И - полный неудачник, уже два уголовных срока отсидел, оба раза выпустили прежде досидки. Жалкий-жалкий у него вид был, мзгляк. Всё ему - не удавалось, погряз в долгах, жена проклинала - и она же принесла от шурина, брата своего, предложение: убить, за 1 0 тысяч долларов, но - чтобы методом взрыва, обязательно. От безденежья, от жениной грызни задыхался - и взялся, 5 тысяч вперёд, в задаток. И вот - неудача. А разозлённые заказчики - как неосмотрительно связались с размазнёй, так и мелочно потребовали с него: за неудачу вернуть не взятые пять, а вдвое десять. А тут - объявление, как и получить десять. Одурённой головой сляпал: одиннадцать, потом очнулся - двадцать пять. Вот - и фотографию шурина принёс.
Молодчики Косаргина кинулись за шурином - а уж нет его, начисто исчез. След остался, не сотрёшь: в Элломасе он и служил, но не на видном месте. А звено выпало - и ничего не докажешь. Остался в руках живой преступник, его показания, фотография ближайшего заказчика, предположения потерпевшего да соображения следствия. В таком виде и передали в суд.
Пока там текло - Толковянов дважды приезжал в Управление, опять встречались. У Косаргина было профессиональное ощущение, что всё-таки попали на жилу, и она могла бы даже и далеко повести.
Далеко?.. Уже Косаргин наталкивался: далеко - силы сверху не пустят.
Говорили по делу - стали говорить и помимо дела. Потерявши в жизни свою уверенную твёрдую поступь, Косаргин потянулся понять этого успешливого молодого - а через то, может быть, в чём-то перенаправиться и самому? Нет уверенности, что и сейчас не зеваешь, не упускаешь какого-то выбора.
– А не выпьем?
– вдруг предложил молодому человеку, да уже и протягивая руку к шкафчику в стене.
Тот повёл головой. Согласился.
Завязался разговор между ними на прямовщину. Как в их городе переслоились скрытые силы с тяжёлой валютой, и выскочки-грязнохваты, и прямые бандиты, - и как, и вообще ли можно когда в будущем это всё искоренить? И возможно ли у нас честное предпринимательство, когда именно и только его давит государство.
Тогда - и о самом государстве. А тогда, перелилось по сообщённым сосудам, - почему и не о самих Органах?
– какие они суть сегодня и какими же им быть дальше? Для себя одних только? Или, всё-таки, может и для России?
У Толковянова в разговоре была манера: на опёртых локтях составлять изо всех десяти пальцев какие-то живые фигуры, с лёгкими перемещениями их, - как бы строил конструкцию?
– помогал себе найти решение? не без напряжённости у бровей и лба. Потом переводил смышлёные, но спокойные глаза на собеседника. Ему - интересен был этот разговор, видно.
За все эти дни не проявилось в нём выражения гонимости, торопливости, испуга.
И как-то незаметно перешло, что Всеволод Валерьянович этому недавнему щенку стал сообщать свои заботы вовсе не служебные, а умозрительные: что же делать? ведь разворуют Россию до конца? и какие миллиарды уходят! (Наверно, смешновато звучало это от чуть не главного в их области Борца с Организованной Преступностью.)
А Толковянов всё это знал, но оценивал спокойно: что утекающие из России деньги всё равно через несколько лет, в следующие десятилетия, сами же к нам и вернутся, и будут вертеть наши же российские колёса.
Как это? вырубленные леса - не вернутся. И выгребанное из недр - не вернётся.
– И наворованное - останется у воров?
– искренно возмущался Косаргин. Он дрожно ненавидел теперь этих хапуг. (А всокрыте - и завидовал им?..)
– Хоть и у них, - размыслял Толковянов.
– А вернётся, и войдёт в нашу валовую сумму. Да, конечно, сегодняшних криминалов уже не избыть. Но всё это перестирается в одном корыте, вместе и с иностранными инвестициями.
Нет! Такого благополучного выхода - Косаргин не мог принять никаким сердцем.
А Толковянов пытался успокаивать и дальше:
– И мозги многие-многие, хоть и не самые лучшие, тоже вернутся, не все они там пристроятся.
А видно было, как он заножён, что, вот, бегут, бегут искать на тёплой стороне. А у нас стипендия аспирантов стала теперь - 10 долларов.
А что на улицах? Эти раскормленные морды в мерседесах встретятся на перекрестке и запрут всё движение: им поговорить надо! А милиционер трусливо уходит в сторону. Как - такое видеть кадровому?
Над рюмками, когда они всё больше друг друга понимали, Косаргин обмолвился даже так:
– Алексей Иваныч. Но вот вам, человеку с научно-техническим образованием... как вам кажется: что же в этой распроклятой обстановке делать нам? Ну, вот... нам...
– пояснял он, не находя решимости выговорить то слово, те буквы, а имея в виду своих прежних застрявших сослуживцев. И даже - вообще?..
Толковянов не дал себе улыбнуться, и с большой рассудительностью стал искать варианты разумного поведения.