На каменной плите
Шрифт:
– С какой целью украли?
– Чтобы во всем обвинили вас.
– У меня нет врагов в Лувьеке.
– За исключением Браза, который ненавидит вас сейчас, как никогда. И знает, как и все остальные, что Гаэль почти каждый вечер бывает в трактире. К сожалению, он знает все: такова его грязная работенка. И он знает, в котором часу приходит Катрин.
– Она у меня бывает с одиннадцати до двух. Подает мне обед и оставляет еду на вечер. Я не умею готовить.
– А теперь о вас, месье де Шатобриан. Когда вас не бывает дома?
– В сезон грибов я ухожу из дому почти каждое утро. Довольно
– Вы ходите к ним каждый день в одно и то же время?
– Никогда не пропускаю, мы не занимаемся только в выходные.
– В Лувьеке об этом все знают.
– Несомненно. Потом я даю уроки у себя дома с пяти до шести тридцати.
– И всем известно, что днем вы дверь не запираете.
– А зачем? Я и на ночь часто забываю ее запереть. К тому же после уроков я катаюсь на велосипеде и заезжаю за хлебом и молоком на завтра, поэтому в доме целый час никого нет. Это, конечно, мелочи, комиссар, но, если захотите, можете справиться у продавцов.
– Значит, зайти к вам в дом и взять нож сумел бы даже ребенок. Например, во вторник, в день убийства, после обеда, пока вы занимались с мальчиками-инвалидами.
– Проще некуда. Но я не думаю, что Браз украл у меня нож и зарезал Гаэля только для того, чтобы повесить на меня убийство.
– Почему?
– Потому что он трусливый и изворотливый. Но не способен на поступок.
– Что-то я вас не пойму. Я вам преподношу на блюдечке готового подозреваемого, а вы его защищаете.
– Нисколько. Просто открыто говорю, что я думаю об этом типе. Возможно, у него есть желание убить. Что же до его исполнения, то это совсем другое дело, на это он, по-моему, не способен.
– Благодарю вас за сотрудничество, месье де Шатобриан, – произнес Маттьё, вставая. – Можете быть свободны.
– Вы меня отпускаете? Притом что Гаэль меня обвиняет?
– Так и есть.
Глава 5
Адамберг встретился с Маттьё в семь часов в старом трактире. Днем он немного поспал и восстановил силы, зато местный комиссар выглядел изможденным.
– Допрос за допросом, я просто подыхаю, – сказал он, садясь за свой обычный столик. – Что думаешь о Норбере?
– На первый взгляд – скрывать ему нечего. Я ни в чем не уверен, но мне показалось, что он был реально удивлен, даже потрясен, узнав об убийстве Гаэля. Это ничуть не выглядело как лицемерие. И украсть его нож было проще простого. Думаю, ты еще раз допросил Серпантен.
– Сначала я побеседовал с ее приближенными сплетницами. Представь себе, четыре из них звонили в ее дверь во вторник между пятнадцатью минутами третьего и четырьмя тридцатью: в это время ее магазин закрыт.
Маттьё заглянул в блокнот. Пальцы у него немного дрожали от усталости.
– Закажи себе что-нибудь выпить, – посоветовал Адамберг, – а я к тебе присоединюсь. Что касается еды, то я полностью полагаюсь на твой выбор. До последнего поезда время еще есть.
Маттьё сделал знак Жоану, и светловолосый великан средних лет, довольно привлекательной наружности, принял у них заказ.
– Хоть обстоятельства сейчас не самые приятные, – обратился он к Адамбергу, поприветствовав его, – но для меня большая честь снова видеть вас здесь, в нашем заведении.
Адамберг улыбнулся в ответ, и профессиональная чопорность великана растаяла от этой улыбки.
– Зовите меня Жоан, комиссар, – сказал хозяин и удалился.
– Ты ему сразу понравился, – заметил Маттьё.
– Так что там с твоими сплетницами?
– Они звонили несколько раз, – сообщил Маттьё, снова махнув Жоану. – А как ты думал? Нападение Норбера на Браза стало настоящим событием, им было что обсудить. Одна звонила в дверь в два пятнадцать, вторая – в два тридцать пять, третья – без десяти три, четвертая – в три ровно. Никакого ответа.
– Сколько времени нужно, чтобы добраться от дома Серпантен до дома Норбера?
– Совсем немного, если ехать на велосипеде, но рискованно. У Серпантен красный велосипед, его все знают. Эта женщина любит привлекать к себе внимание. На ее месте, если бы я хотел незаметно проникнуть в дом Норбера, я бы надел что-нибудь серенькое и пошел бы в обход городка, по маленьким задним улочкам. Так, конечно, дольше, зато вряд ли кого-то встретишь. Пешком минут двадцать. Я ее допрашивал вчера в три тридцать. Она клялась Богом, что накануне из дому не выходила. Я сказал, что четыре ее приятельницы приходили к ней посплетничать, а она им не открыла. «У меня стиралось белье, – ответила она. – Машина так шумит, что можно оглохнуть, я, наверное, не услышала звонки». Я попросил взглянуть, где сушится белье, но его нигде не было. Она растерялась, задергалась и обозлилась – до Норбера с его самообладанием ей далеко, – потом стала кричать, что если мне так уж хочется все знать, то да, она была дома, смотрела телевизор и уснула. И если она этого сразу не сказала, то лишь потому, что не хотела, чтобы ее считали лентяйкой. Она умоляла меня никому об этом не говорить, потому что это нанесет ей большой вред.
– Почему?
– Ее считают неутомимой труженицей. Так что послеобеденный сон испортит ей имидж.
– Похоже на правду.
– Похоже, – отозвался Маттьё, одним глотком отпил полстакана и принялся за еду. – Но я не забыл о том, что она отъявленная лгунья и вдобавок искусная выдумщица. Она действительно боится, что кто-то наступит на ее тень: это ее единственная слабость, в которой она признается сама. Из-за этого она могла убить Гаэля.
– Легко, тем более что он еле держался на ногах и засыпал на ходу. Раздобыв этот нож, она могла повесить убийство на Норбера.
– И все-таки мне трудно представить себе, что она пырнула Гаэля ножом. Пусть даже она его ненавидела, как говорит Норбер.
– Надо же, он забыл свою корзинку с грибами на стойке у Жоана.
– Не забыл, он их вообще не ест. Он их раздает. Катрин, Жоану, любому, кто захочет.
– И часто он ходит за грибами?
– Почти каждый день. Весь сезон, восемь месяцев в году.
Адамберг положил вилку и по-новому, с острым интересом, посмотрел на корзинку.
– Ты хочешь сказать, что он почти каждое утро уходит в лес и набирает полную корзинку грибов, хотя сам их не любит?