На край света. Трилогия
Шрифт:
— Она создана… нет, мы созданы друг для друга!
— В Калькутте ее буквально осаждали поклонники.
— О Боже, не сомневаюсь!
— И все-таки я не чужда романтики. Поэтому вы сможете увидеть Марион завтра утром.
— Умоляю вас, мадам, отпустите ее со мной на прогулку! Прямо сейчас! Обещаю — мы вернемся до заката!
— Завтра. Сейчас мы отправимся на поиски приличной гостиницы. Вернее, деваться нам некуда — если не найдем приличной, придется удовольствоваться той, что есть.
— Леди Сомерсет, я просто ушам своим не верю!
Глядя мне в глаза, леди Сомерсет
— Тому, кто так мечтает жениться, мистер Тальбот, следует смотреть на вещи трезво. Ванна, сэр, горячая ванна. Возможно, вас это удивит, но дамы нуждаются в ней не меньше джентльменов.
Изобразив некое подобие реверанса, она вернулась на корабль. Я поспешил домой и торопливо написал записку с просьбой отпустить Марион завтрашним утром со мной на прогулку. Ответ пришел через час. Леди Сомерсет выражала свое почтение мистеру Тальботу и милостиво соглашалась на то, чтобы мисс Чамли и мисс Оутс отправились покататься по окрестностям. Мистеру Тальботу следовало ожидать на пристани в десять часов утра.
Леди Сомерсет, видимо, надеялась увидеть что-то вроде изящного ландо. На самом же деле мне удалось раздобыть лишь какое-то подобие индийского возка с тремя сиденьями: два «на носу», а одно, к моему большому удовольствию, спиной к ним, «на корме». Жестоко, но любовь требует жертв от всех, даже от бедной мисс Оутс! Я прибыл на пристань без четверти десять. Уже к этому времени жара стояла такая, что разогревать лошадей нужды не было. Я снова вызвал живейший интерес экипажа и пассажиров.
Сперва передо мной появилась леди Сомерсет. С видимым отвращением она разгоняла веером тучу окруживших нас мух.
— Доброе утро, мистер Тальбот. Это сиденье, я так полагаю, предназначено для мисс Оутс. Что-то скакун не резв… Впрочем, это даже хорошо — значит, не понесет.
— Трудность, скорее, в том, чтобы заставить его двигаться, мадам.
Судя по всему, леди Сомерсет согласилась с этим заявлением. Я чуть не написал «кивнула», но в данном случае движение ее подбородка было равносильно благосклонному позволению всемогущего Зевса.
— Марион вот-вот выйдет. Не представляете, сколько раз… А! Вот и они.
Не помню, что сказал я, что сказала она, что сказали они…
(23)
А что же потом?
Многое забылось, вот в чем беда. Впрочем, это не так уж и важно. Записки мои будут опубликованы только тогда, когда обо всех нас уже никто и не вспомнит. На дневники тоже рассчитывать не приходится. Пролистав их, я остановился на избранных местах — у меня не возникло желания перечитывать целиком ни мои путевые записи, ни письма. Одно пришло ко мне в министерство иностранных дел совсем недавно — от лейтенанта или, точнее, от мистера Олдмедоу. Сам он уже дедушка, решил испросить для внука кое-какие одолжения. Олдмедоу давно вышел в отставку, за службу наделен был имением, к которому прикупил еще земли. Клянется, что сейчас поместье у него больше, чем весь Корнуолл вместе взятый. Письмо, да и доставивший его нескладный юнец со странным выговором, заставили меня задуматься: а что же я помню об Австралии? В основном
Олдмедоу писал и о моих добрых приятелях Преттименах — они проехали мимо его имения, направляясь в глубь континента. Я словно воочию увидал, как она, надев брюки, гордо скачет впереди, по-мужски оседлав ретивого жеребца, а он у нее «за кормой», в женском седле, как и предсказывал. За ними, в сопровождении аборигенов, следовали переселенцы и отпущенные на волю «поднадзорные».
Олдмедоу рассказал… Черт, что же он рассказал? Ну конечно! Он попытался убедить Преттименов, что задуманная ими экспедиция — чистой воды безумие. Но они поскакали куда глаза глядят, не обращая на него внимания. Как говорилось в письме, с тех пор о них ни слуху ни духу. Надеюсь, они хоть куда-то добрались.
Ах да, за несколько лет до того было еще одно письмо — от кого бы вы думали? От мистера Брокльбанка! Он клялся, что его художественная лавка прямо-таки процветает. Зенобия (его «старшая дочь»!) умерла через пару месяцев после того, как мы сошли на берег. Якобы она наказала передать мне что-то вроде: «Скажите Эдмунду, что я сжигаю все мосты». Дьявол ее побери, да в те времена в Сиднее не было никаких мостов, а наше корыто — не пароход, так что никакого капитанского мостика на нем и не было!
Итак, что я помню. Мисс Чамли и мисс Оутс сошли на берег. Я помог Марион сесть в шарабан, мисс Оутс довольно ловко залезла сама. Не знаю, как это у нее вышло, но к тому моменту, как я оглянулся, она уже сидела наверху и, вцепившись в ручки по бокам сиденья, озирала окрестности.
— Ну как, устроились? Мисс Оутс, мисс Чамли?
— Очень удобно, спасибо, сэр. Можно попросить вас об одном одолжении?
— О чем хотите!
— Давайте уедем подальше от воды. Мне так надоело море!
— Разумеется, мадам. Мы двинемся прочь от берега.
Так мы и сделали. Не могу сказать, что поездка была такой уж бодрящей. Угрюмый, коренастый одер привык скорее к похоронам, чем к прогулкам. Я заставил его пойти неким подобием рыси, но это была очень вялая рысь, которая вскоре сошла на нет. Конек наш несомненно считал, что три пассажира — явный перебор. Я, кстати, был с ним согласен, пусть и по другой причине. Хотя, не скрою, роль «третьего лишнего» мисс Оутс исполняла превосходно. Я осведомился, удобно ли ей, мисс Чамли призвала ее полюбоваться белизной древесного ствола, после чего мы благополучно о ней забыли!
— Я так и думала, что вы пригласите меня полюбоваться окрестностями, мистер Тальбот. Позвольте поинтересоваться…
— Безусловно!
— Есть ли тут виды — дикие заросли, глушь, леса, поля? Дубы, березовые рощицы…
— Единственная приличная дорога ведет в Параматту. А единственный приличный вид — на пристань и на корабли. Догадываюсь, что вам смотреть на них не хочется. Что еще? Постройки у нас, как вы успели заметить, не столичные. Могу провезти вас мимо недавно заложенной церкви — пока что службы идут под открытым небом.