На краю печальных истин
Шрифт:
А тут как взрыв, катастрофа. Ничего не понятно, смешно! Почти пошлость. То, что произошло с ним, не подчинялось никакой логике и не влезало ни в одни рамки. Это было что-то запредельное, сверхъестественное. Он никогда не верил, что такое случается с людьми. Наверное, за это и покарали небеса. Он не мог сопротивляться этой всесокрушающей силе, он покорно плыл по волнам собственной страсти и был счастлив, как никогда. Что начертано там, на непонятных человеческому разуму скрижалях? Одно из двух. Либо он сошел с ума на старости лет и готов был с легкостью похерить всю свою успешную жизнь ради красивых глаз, либо он встретил свою истинную половинку.
Могилевский снисходительно, с легкой долей презрения, относился к мужикам, которые неожиданно для всех на старости лет совершали странные поступки. Бросали жен, разводились, женились неизвестно на ком. Он всегда осуждал
Чувства странные. Жалко было Татьяну, которая ни в чем не виновата, детей, всех родственников. Он понимал, что, если изменит кардинальным образом свою жизнь, все и всех бросит ради Елены, потеряет не только близких, но и лучших друзей. Они вряд ли разберутся, что с ним происходит, как бы они его ни любили. Но… Жизнь-то одна. И она подарила ему то, что дарует не каждому. Он избранный, и с этим уже ничего поделать нельзя. Это выше его. Господи, какая только чушь не придет в голову в самолете!
Опомнись, Могилевский, ты взрослый, седеющий мужик. У тебя накопилась куча проблем, а голова забита сплошной ересью, ты мечтаешь о любви, словно тебе семнадцать лет. Никогда не спал с прокуроршей? Одумайся, вернись на землю, в жизни так не бывает. Это сюжет для любовного романа. А жизнь, обязательства перед родными людьми гораздо серьезнее, чем литературные кружева. Ты все выдумал, нафантазировал и выдаешь собственные ощущения за истину. Это неправильно. Ты все в своих бреднях решил за двоих. А ты уверен, что если ты найдешь в себе силы и поставишь крест на всей жизни, то встретишь взаимопонимание? Ты получил добро от девушки своей мечты? Разнюнился, рассопливился. Успокойся уже. Сейчас прилетишь домой, сказка закончится, вернее, она уже закончилась. Все встанет на свои места. Стареешь, брат, бредни какие-то сопливые в голову лезут.
Могилевский устроился поудобнее в кресле и закрыл глаза. Надоело все, очень хотелось отдохнуть от бурных переживаний последних дней. Он очень надеялся поспать и вернуться в Москву бодрым и полным сил. Его продолжали терзать довольно странные мысли. На самом деле проблем накопилось немало, нужно было быть в форме и иметь трезвую голову на плечах. А у него из головы никак не выходила эта кемеровская прокурорша, будь она неладна. Алексей Николаевич пытался в который раз одернуть себя, вернуться к своим баранам, но как-то не получалось.
О чем мечтается вам, господин Могилевский? Смешно сказать. Что у нас с головой происходит? Опомнись, старик! Чем эта девка лучше других? Неужели седина в голову? Подумаешь, цаца. Не таких видали. Да, хороша, да, породиста. И что дальше? Не ври себе. Очень желанна. И в этом весь секрет.
Пассажиры тем временем заполняли салон, вокруг царила обычная предполетная суета. Скорее бы уже взлететь и подремать чуток, тем более, чует его сердце, впереди проблем до фига и трошки, и работы по горлышко. Чубов какой-то непонятный, и у Сереги в доме беда. А жизнь не стоит на месте. Ей, старой и мудрой, совершенно фиолетово, что происходит с людьми. Ухо приходится востро держать. Упустишь секунду, за год не догонишь. Закон проклятого капитализма.
И у себя дома забот полон рот. Пока он был в командировке, тещеньке в очередной раз поплохело, дай ей бог здоровья. А это означало одно: на некоторое время любимая и уважаемая Серафима Яковлевна переберется жить в их квартиру. Татьяна, как любящая и заботливая дочь, в очередной раз начнет спасать маму дорогую вопреки логике и разуму. Он лично к теще относится очень хорошо, но предпочитает жить с этой уникальной женщиной отдельно. Сама по себе Серафима Яковлевна родственница очень хорошая, но, на его взгляд, излишне суетливая и чуток буйная. Когда она появляется в их доме, обыкновенные будни начинают напоминать гонки по вертикали или аттракцион с гривастыми хищниками. У тещи свои понятия о семейных ценностях и традициях, и она с маниакальной настойчивостью пытается уже много лет навязать их дочери и зятю. Мелочи, пустяки, дело житейское, ничего из ряда вон выходящего, но иногда ее упорство заводит с полоборота и раздражает до крайности.
Например, Серафима Яковлевна не понятно в силу каких причин считает своей святой обязанностью проводить всех и каждого утром из дома. Вместо того чтобы тихонечко нежиться в уютной постели, пока рабочее население семьи собирается в путь, она с видимым трудом поднимает свое бренное тело и начинает путаться у всех под ногами. При этом создается стойкое впечатление, что тещ в доме несколько, как минимум три. Только ты решил отправиться в туалет, а там, пардон, занято. Решил побриться, будь уверен, именно в этот исторический момент теще понадобится ванная. При этом она умудряется не закрывать рот и все время назидательным тоном дает советы, в которых никто уже давным-давно не нуждается. Умом понимаешь, что тещей руководят исключительно благие порывы, но невольно ловишь себя на мысли, что хочется убить старушку. Вот так и вылетаешь из дома окрыленный, сочувствуя всем Раскольниковым сразу. И попробуй после такого драйва не отрываться на подчиненных. Так и приходится первую половину дня пар спускать. Бедные люди не понимают, отчего начальник не в духе. Знали бы они, что ему пришлось пережить за короткое утро, не обижались бы никогда, а может быть, и посочувствовали бы. А энергии у этой дамы! Ниагарский водопад умер бы от зависти и высох в одночасье. Он прощал теще многое. Долго терпел и прощал. Но заначку не мог простить никогда и ни за какие пироги.
Могилевский закрыл глаза, но это не помогло. Уснуть, пока все не угомонятся и самолет не взлетит, не удастся, это точно. Алексей Николаевич протянул руку к кармашку кресла перед собой и достал журналы. Полистал от нечего делать, все лучше, чем думать о ерунде. Наконец посадка закончилась. Последние пассажиры занимали свои места, стюардессы хлопотали. Все как всегда.
Батюшки-светы, пора идти к психотерапевту, с ним точно что-то происходит. Ну за каким, спрашивается, бесом он, глядя на спину незнакомой женщины, думает, что это кемеровская прокурорша? По проходу шли трое, два мужика и женщина, лиц он не видел, но вдруг понял, что с ним в одном самолете летит в Москву Елена. Могилевский забыл про все на свете. Заерзал в кресле, вытянул шею в надежде разглядеть новых пассажиров и, вопреки всякой логике, попытался вскочить со своего места. При этом забыл, что, как порядочный и законопослушный пассажир, давно пристегнул ремень. Жалкая попытка победить силу устройства, испытанного годами на прочность, привела к жуткому позору. Поймав на себе недоумевающие взгляды соседей, он заставил себя утихомириться. Все, амба, достаточно. Это уже слишком. Стыдобища, справиться с эмоциями не может. Выпить, что ли, коньячку, чтобы прийти в себя? Это вряд ли поможет. Лучше включить мозги и подумать, откуда ей тут взяться? Прыгаешь без памяти, как влюбленный кенгуру. Картинка еще та. Солидный мужик с седеющими висками, крутой дядька в дорогом костюме ни с того ни с сего выпрыгивает с места, словно его в пятую точку ужалила пчела. Вертит судорожно головой, с лицом тоже наверняка не все в порядке. Впечатление он произвел на соседей неизгладимое.
Заснуть так и не удалось. Забодал ненавязчивый поднебесный сервис. То напитки, то легкий завтрак, то пресса. Стюардессы не уставали шастать по проходам со своими предложениями. Ни минуты покоя, сплошная суета. Алексея Николаевича так и подмывало встать со своего места, независимой походкой солидного бизнесмена продефилировать до туалетной комнаты, потом прошествовать до своего места и убедиться, что нет прокурорши на борту, потому что не может быть в принципе. Подавив в себе острые приступы желания встать, он все-таки остался на месте. Хватит страданий и мечтаний. Жизнь – штука довольно сложная, и эмоции зачастую мешают принимать правильные решения. Сопли, страсти-мордасти, любовь-морковь – это не наш вариант. Мы – люди реальные и ответственные. Решено. Все. Забыть, наплевать, растереть и забыть.
Самолет благополучно приземлился. Еще на борту запахло любимым городом. Командировка закончилась, и на том спасибо. Пусть голос стюардессы звучит довольно приветливо, но все-таки исключительно по-казенному сообщает о погоде и всякой другой белиберде. Ты уже дома! И это здорово. В гостях, как говорится, хорошо, а дома-то все равно лучше. Нетерпеливые пассажиры, словно у них горела земля под ногами, дружненько поднялись со своих мест и заняли весь проход.
Могилевского это всегда несколько раздражало. Раздражение начало зашкаливать, когда он понял, что практически заблокирован на какое-то время на своем месте. Кресло его располагалось у иллюминатора, он упустил момент, и теперь приходилось терпеливо ждать, когда пассажиры покинут борт. Мимо проплывали чужие лица – и вдруг! Такого быть не может! На выход шла Елена Прекрасная собственной персоной. На ее лице были написаны скука и послушание. Не обманули-то глазки. По спине узнал. Черт, он упустил полтора часа времени. Нечего было рефлексировать, витать в облаках и одергивать себя, надо было просто встать со своего места – и все. А он сопли жевал, как последний лопух. Алексей Николаевич вжался в спинку кресла. Он совершенно растерялся.