На краю пропасти

Харитонов Юрий Владимирович

— Слышь, парень, ты чего?

Когда тяжёлая ладонь друга мягко легла на плечо, Ярос вдруг осознал, что схватился за почти тысячелетний камень кромки окна с такой силой, что подушечки пальцев побелели. Он не мог понять, что его так взволновало в увиденном. Просто одиночество внезапно тяжёлым одеялом накрыло юношу. Матери он никогда не знал, отец ушёл два года назад на охоту, но так и не вернулся, оставив непохожего на всех Яроса совершенно одного. И, возможно, одиночество не ощущалось бы так тяжело, если бы не люди, невзлюбившие парня из-за его внешних особенностей. А исчезновение отца словно развязало им руки, дав возможность не скрывать своей брезгливости, отвращения, а иногда и ненависти. И этот единичный лучик

был чем-то сродни ему, изгою, нелюбимому окружающими, и не было возможности избавиться от этих людей, вырваться из их негатива, опутавшего Яра словно паучьи сети, и уйти. «Словно луч, скованный тучами».

— Успокойся. Вон, Ивану тоже глянуть хочется.

Ярос отошёл, а Выдрёнков подсадил десятилетнего сына к окну, но, похоже, чудесное явление сошло на нет, так как Ванька разочарованно протянул:

— Ну, и где этот ваш знак свыше искать? На грядках нету… — похоже, он имел в виду картофельные грядки, что начинались сразу же за крепостной стеной и уже были убраны под зиму.

Палыч тоже выглянул в бойницу и быстро забормотал, успокаивая мальчишку:

— Прошло… Ну, ничего, какие твои годы? Увидишь ещё. И лучик, и солнце, и ясную погоду, когда не надо прятаться от дождя или снега. Ну а теперь шуруй домой, а то мамка твоя отругает меня потом.

— Ну, дядя Коля! — затянул пацан свою излюбленную песню. — Ну, можно ещё чуть-чуть с вами побыть? Тут так интересно. Да и сказку обещали. Я потом быстро-быстро до дома добегу. Правда-правда. Ну, дядь Коль!

— Хорошо! — неохотно сдался сорокалетний мужчина, поправляя свою тёплую шапку и сдвигая на лоб пацанёнка такую же. — Только чтобы, как стемнеет, прямо бегом-бегом!

— Да, дядь Коль! — запрыгал Ванька на месте.

— Тогда двигайся ближе к костру, начну рассказ, а то до темноты времени в обрез.

Ванька схватил у стены мешок, набитый соломой, и подтянул его ближе к чугунному широкому тазу, в котором, потрескивая, горел небольшой костерок, затем радостно уставился на Николая Павловича, который потянулся за вещьмешком.

Ярос, в свою очередь, вновь подошёл к бойнице и принялся разглядывать окружающий Юрьев серый мир. Картофельные грядки под самыми стенами, чуть дальше — пустая вырубка на краю леса и холмы, тут и там поросшие редкими лесками и тянущиеся к горизонту, где они сливались с таким же серым небом. Кое-где из-за вершин холмов выглядывали крыши разрушающихся от времени и непогоды деревенек. Покинутого города с этой стороны не заметно. Смотрящие пугающими зевами окон кирпичные и бетонные дома можно было заприметить с других башен Юрьева, но зато в этой — северной — было спокойней. В поле любую тварь видно издалека, не то что в подступивших очень близко брошенных домах. Благо старый город отделялся от крепости высокой насыпью, под которой ещё столетия назад люди прорыли себе разветвлённую сеть коридоров и кладовых, где сейчас и обитала большая часть населения. Стены же высотой около четырёх метров и возрастом почти восемь веков оберегали выживших от опасных тварей, иногда совершавших набеги на Юрьев. Внутри города, кроме нескольких хорошо сохранившихся храмов, обитатели ещё во времена Великой Смуты, когда также боролись за жизнь и ресурсы с себе подобными, возвели много различных построек. И теперь около тысячи человек могли спокойно сосуществовать бок о бок, подсоблять друг другу, растить детей и обороняться совместными усилиями от тварей и людей, дерзнувших покуситься на столь лакомый кусочек, как бывший Михайло-Архангельский мужской монастырь, обнесённый толстыми стенами и заложенный ещё в Средние века при Юрии Долгоруком.

Ярос поставил рядом длинный тугой лук. Такую редкость, как огнестрельное оружие, доверяли в дозоре только самому старшему и опытному человеку, но это юношу совершенно не беспокоило. За долгие годы тренировок лук, сделанный по музейным образцам, стал продолжением руки, а стрелы в девяти случаях из десяти — смертью для любого существа, четвероногого или двуногого, без разницы.

Также арсенал стрельца дополнялся коротким копьём со стальным наконечником и массивным ножом, которые производили ещё до Катастрофы. И нож, и АКСУ Палыча были на строгом учёте у начальника стрельцов — так себе название, но оно вполне отражало суть их работы, глубоко уходя корнями в историю, когда мужчины вроде них отбивали нападения кочевников. И краеведческий музей, который до Трындеца находился на территории монастыря, дал название стрельцам, предоставил образцы копий и луков со стрелами.

***

— Дядь Коль, — попросил Ванька, когда Палыч поудобнее устроился у старой бочки, в которой горел костёр, — а давайте сегодня про оборотня!

Яр непроизвольно вздрогнул, а Николай Павлович, украдкой взглянув на юношу и его реакцию, тихо сказал:

— Э, нет, давай не сегодня. Завтра, к примеру. Я, как домой с дежурства приду, так тебе и расскажу… ты ведь уже сто раз слышал. Хорошо?

— Ну, дядь Коль, — заканючил парень, жалостливо поднимая брови, — Ну… Пап!

Вот ведь шельмец! Знает, на что надавить, чтобы разжалобить мужчину. Палыч лет пять жил с матерью пацанёнка, что неудивительно в столь страшное время. На замену погибшим, умершим, да и просто пропавшим родным человеку свойственно находить себе новых. А женщине с двумя детьми сильное мужское плечо необходимо втройне. Вот Ванька и изловчился в особо выгодных для него ситуациях называть отчима «отцом», что было не только на руку мальчишке, но и Николаю приятно.

— Да ладно, Палыч, расскажи ему уже, — махнул рукой Ярос, почувствовав, как мужчина умолк в замешательстве, пытаясь, видимо, вежливо отказать приёмному сыну. — Не даст ведь спокойно отдежурить.

— Да, пап, расскажи!

— Да знаешь ты эту историю уже! Два года весь Юрьев про это судачит. И Ярос её совсем не хочет…

— Ничего, Палыч. Я в порядке, — юноша лишь уставился на горизонт. Серая полоска неба, сливающаяся со столь же неприглядной равниной, завораживала и заставляла лишние мысли исчезнуть, словно отгораживая от того, что случилось когда-то давно.

— Ладно, — сдался мужчина. — Только смотри у меня! Мамке всё расскажу. Потаскает она тебя за патлы сальные! Ох, Вань, потаскает.

— Не пугай, дядь Коль. — Мальчишка, казалось, совсем не боялся угроз отчима. Наоборот, глаза его разгорелись в предвкушении страшной истории, хотя он действительно слышал её неоднократно. — Уже стемнело почти. Сам потом будешь ругаться, что не успел.

— Хорошо. Слушай, — начал Николай Павлович. Он подбрасывал в старую бочку дрова, шевелил угли, отчего по стенам вокруг плясали замысловатые тени.

Ванька съёжился на тюке, подобрал ноги и обхватил руками коленки, будто от слов отчима в самом деле пробуждалась неведомая сила и бродила вокруг стрелецкой башни, желая наказать рассказчика и собравшихся рядом за распространение страшной тайны.

— Егор Кравцов…

— Это тот, весёлый, — перебил Ванька, — в подмастерьях у механика был?

— Он самый, — кивнул Николай. — Не будешь слушать — живо к мамке пойдёшь!

— Молчу-молчу, — мальчик тут же вжал голову в плечи, поглубже зарывшись в воротник.

— Так вот… Егорка пошёл как-то через лес к плотине, чтобы плановый осмотр сделать. Через час вернулся в Юрьев сам не свой. Весь ободранный, в царапинах и ссадинах, глаза безумные! Горят прям глаза! Одежда порвана в нескольких местах, а на открытой спине… синяки да ссадины с кровоподтёками!