На краю пропасти
Шрифт:
— «С-400», — тихо проговорил Игорь, пока Яр поворачивал автомобиль на грунтовую дорогу. — Сила и мощь России. И почему они нас не спасли?
— А что это? — удивлённо спросил Яр. Он, как и любой, рождённый после Трындеца, не мог знать, для чего нужны были эти громадные машины с огромными то ли трубами, то ли цистернами на прицепе.
— Ракеты-перехватчики, способные уничтожить ядерные ракеты ещё на подлёте. Но видимо, у врагов было и другое оружие. Чудно всё это… Оборона у страны была мощная, но, тем не менее, не справилась. И что случилось на самом деле — уже никто не расскажет. Простым людям всё равно, почему на них падают ракеты. Счёт идёт на секунды: о жизни думают, а не о том, кто виноват, почему не отбились, как жить дальше. А уж после, когда долгими неделями ищешь кусок хлеба в дымящихся руинах торгового центра или остатки медикаментов
— Придёт очередной невзрачный день,
Тоска и грусть раскинут крылья над…
На землю ночь опустит свою тень,
Глубинный взор оглянется назад…
И мысль ни успокоить, ни унять,
Печаль охватит сердце один раз,
И вроде хочется пойти поспать,
Но в голове холодный душ из фраз…
— тихо говорила Ольга сквозь негромкие рыдания, словно читала некую эпитафию Лиде, будто гимн своей невыразимой печали.
— Вот об этом я и говорю, — Игорь мотнул головой в сторону девушки. — Вот что потеряли! Искусство! А без него все в зверей и превратимся. Быстро. Подъезжай к этому зданию. — Потёмкин указал вправо, где на маленькой площади за памятником стоял двухэтажный дом. Дальше, скрытые кронами сосен, между частых стволов деревьев виднелись казармы и две пятиэтажки. Унылое место, пустынное и чужое. Почему так? Ведь и дома вроде целые, и тишина вокруг, словно живности тут давно не водилось. Только памятник странно расплавлен: бронзовый человек превратился в бесформенное и невообразимое нечто, расплывшееся по бетонному постаменту. Люди почувствовали себя неуютно.
— Зачем мы здесь? — поёжившись, спросил Яр, когда заглушённый Игорем «КамАЗ» остановился у здания.
— Во-первых, нам нужна защита от радиации, — ответил лекарь. — А во-вторых, необходимо по-человечески похоронить Лиду.
Глава 8. «Кабардинка»
Спи, спи, сладко спи,
Радость придёт к тебе…
Глаза зажмурь, рядом сны,
Они ведут к судьбе…
Тоненький детский голосок раздавался где-то поблизости. Знакомый голос, родной, очень похожий на Славкин. Затем последовал заливистый смех второго братика.
Ольга вздрогнула. Слишком неожиданно всё вокруг изменилось. Она находилась в военном городке — он никуда не делся, и сидела на заднем сиденье «КамАЗа» — старый железный зверь, обвешанный металлом со всех сторон, тоже был на месте. Пропали люди. Игорь — спаситель и защитник, да и надёжный, в общем-то, человек, исчез, как и Яр — необычный, но правильный, правильнее многих, встреченных девушкой. Даже Лида… её тело испарилось с заднего сиденья.
Стойкое чувство тревоги засело внутри Ольги. Что-то неправильное, что-то совсем неестественное было в этой нелепой ситуации. Заснула на миг? Тогда где друзья? Куда делись люди? Унесли похоронить тело Лиды, не тревожа девушку, чтобы она смогла отдохнуть? Или побоялись её реакции?
Ольга поёжилась, словно от резкого дуновения ветра. Но какой ветер в кабине? Запотевшие стёкла на миг вызвали страх, как когда-то в подвале… Он едким ручейком мурашек побежал по спине, материализуя и соединяя прошлое и настоящее. Тёмный, пропахший гнилью подвал и одиночество внутри покинутой кабины «КаМАЗа» с запотевшими стёклами.
Спи, спи, сладко спи,
Время сотрёт миры…
Память свою ты береги —
Нет хуже пустоты…
Вновь эта забытая в незапамятные времена детская песенка на слуху. Когда-то давно её пели братики. Мать, будучи в довоенные годы учителем русского языка, натаскивала мальчишек так же, как и сестру. С азов русского — и далее, заставляя читать довольно серьёзные книжки, выставленные в широком шкафу большой комнаты. И сейчас, будто призрак прошлого, эта песенка скользила снаружи, огибая кабину автомобиля и то удаляясь, то приближаясь к ней. И такими же призраками звучали детские голоса, давно уже не позволявшие себе подобного — появляться в настоящем мире Ольги. Девушка осторожно, с робостью, которую, казалось, потеряла после ожесточённой борьбы за жизнь, медленно придвинулась к стеклу. Попыталась хоть что-то разглядеть сквозь влагу, покрывающую внутреннюю сторону окна, но тщетно: матовая поверхность не пропускала её взгляда, надёжной стеной отгородив от внешнего мира.
— Чего же ты ждёшь? — ясно, будто колокольчик прозвенел, раздался снаружи голос Ваньки. А Славка вновь запел:
Спи не спи, ты не уснёшь,
Лучше открой глаза,
Кажется: вот-вот умрёшь,
И не поможет слеза…
Ольга не верила ушам: детская песенка, сочинённая когда-то матерью и знакомая с малолетства, переиначивалась детьми на какой-то свой, пугающий и извращённый лад. Будто кто-то подсказывал ужасные слова детям, её братикам… Девушка решилась: одним движением стёрла ладонью мешавшую видеть влагу и выглянула наружу.
Ничего странного: те же пустые дома, небольшая площадь с оплавленным памятником, деревья вокруг и снег. Он покрывал всё окрест и падал, падал… Где же Игорь с Яром? Пустое и жуткое место… Ольга вновь поёжилась. Откуда появились эти галлюцинации с детьми? Бред уставшего мозга? Но песенка опять зазвучала. Полилась из ниоткуда, словно принесённая вместе со снегом.
Спи не спи, ты одна,
Некому здесь помочь …
Точится уже коса,
Жизнь утекает прочь…
В это мгновение в окно заглянуло детское лицо. Случилось это так внезапно, что Ольга отпрянула, чуть не свалившись с сиденья. Но на неё смотрели глаза Ваньки! Она вновь рванула к окну, не веря увиденному и сомневаясь в собственном рассудке, но эмоции были сильнее. Вот же он — живой и целёхонький. Смотрит на неё хитрыми, улыбающимися глазами с лёгким прищуром, а озорная улыбка светится детским задором: мол, давай поиграем. А потом он как бы спрыгивает с подножки кабины и исчезает из вида.
Ольга, задыхаясь и не думая о том, что мальчик должен бы быть старше, если б он на самом деле остался жив, моментально дёргает за рычажок и выскакивает из кабины. Прыгает в неглубокий снег, оглядывается, огибает пожарную машину и в недоумении смотрит вокруг. Куда же подевался маленький чертёнок? Был же, она его видела, различала каждую чёрточку, всякий волосок и родинку, такие близкие и до одури знакомые, пронесённые в памяти сквозь время.
Отчаяние охватило девушку, словно мозг застило что-то, будто накинули полупрозрачный саван, мешающий думать и понимать.
— Ванька! Славка! — крикнула она изо всех сил. — Где вы?
Некоторое время было тихо. Снег легонько ложился на плечи, а девушка не замечала и этого, бродила вокруг автомобиля и странной статуи, вглядываясь в снег на земле и пытаясь отыскать следы братьев. Ей в голову не приходило, что следы очень важны. Они — связующая нить с реальностью. И если ты их не видишь, то не иллюзия ли всё остальное?
— Ты бросила нас! — долетел до девушки с ветром голос Ваньки.
— Нет! — взволнованно возразила Ольга, оглядываясь и пытаясь понять, откуда идёт звук. — Я не…
— Зачем хранила в шкафу столько времени, если не собиралась оставаться? — это уже Славик.
— Что? — девушку прошиб пот от жестокости этого утверждения, но разум подсказывал: они же дети, всего лишь дети… — Это не я! Это отец! Неужели вы не понимаете этого?
— Мы тебе не верим! — сквозь снег Ольга различила у двухэтажного здания братьев, и они указывали на что-то позади девушки. — Он с нами! Он не мог. А ты… Это совершила ты!
Ольга обернулась и сделала шаг назад. Перед ней стоял отец. Первобытный, неконтролируемый ужас сковал девушку. Тёмная фигура, будто капля чернил, попавшая в воду, пыталась раствориться под падавшими на неё снежинками и медленно протягивала серые руки, подёрнутые струпьями тлена, к ней, стараясь коснуться лица. То, во что превратился отец, беззвучно раскрывало рот, являя взгляду дыру в черепе. Ольга затряслась, пытаясь сдвинуться с места, но не хватало сил, тело не могло шевельнуться. И тут призрак заговорил. Тихо и протяжно, словно никуда не торопился и констатировал факт: