На краю времени, на пороге мира
Шрифт:
– Погоди, – негромко сказал он, – это хорошая ночь. Я хочу поговорить с тобой… Не бойся – просто поговорить.
В тот миг на языке Миртс вертелось язвительное – «а чего мне бояться?»
Но тут же, присмотревшись к мастеру внимательнее, она поняла, что бояться есть чего.
Все было так, как у дэйлор. Только лицо слишком молодое, слишком… застывшее, словно дорогая фарфоровая маска. И глаза – два ярких сапфира, в глубине постоянно что-то меняется, сверкает, искрится, подобно игре ключевой воды на солнце. Где-то в потаенных уголках сознания зашевелилась
Перед Миртс стоял n’tahe, высший вампир собственной персоной.
Он чуть слышно вздохул.
– Ты когда-нибудь видела Лунный Цветок?
Миртс мотнула головой. И, чувствуя, как вязнет воля в бушующем сапфировом море, попятилась. Куда угодно, лишь бы подальше… Лишь бы остаться собой…
С края площадки – в бездну.
Она только неуклюже взмахнула руками, ощутила, как падает… на ладонях ледяного ветра…
Затем – резкий, болезненный рывок вверх, так, что хрустнули суставы. Страшные глаза вновь оказались рядом.
– Я же сказал – только поговорить, – зло процедил вампир.
И, круто развернувшись на каблуках, быстро зашагал прочь, вернее, к входу в гнездо. Подумать только, Народ Зла – в Гнезде куниц!
Она так и просидела до рассвета на маленьком плато, а когда утром, ее, окоченевшую и стучащую зубами, нашел один из наставников, Миртс узнала, с кем имела удовольствие беседовать.
– Но разве так может быть? – удивилась она, – он же…
– Он – прежде всего основатель гнезда. Единственный, кому глас Дэйлорона сообщил об этом месте, будущей колыбели воинов, – назидательно заметил наставник.
…Она беззвучно рыдала, скорчившись у поблескивающей слюдой стены. И сердце сжималось в попытке исторгнуть из себя вопль – почему ты дал убить себя?
И ответ приходил сам собой: потому что по-иному не получилось. Потому что Норл д’Эвери не хотел даже пытаться убить магистра… Боялся, что гибель Золия пустит все Отражения обратно, в этот мир?..
И что – во имя Предков – означали слова, что уже ходит по земле человек, который обрушит мир в пропасть?
Миртс покачала головой. Все-таки она слишком мало знает, чтобы делать выводы. Да и нужно ли?
«Последнее пророчество последнего короля должно сбыться», – подумала вампиресса, – «сын Миральды ходит по земле. Значит, я должна быть рядом, чтобы встать на его защиту, когда в том возникнет надобность… Надо же, а ведь едва не убила его собственноручно…»
Ночь катилась на убыль, сворачивала звездное полотнище, и восток уже румянился зарей.
Миртс клонило в сон, веки потяжелели; тело мало-помалу деревенело, теряя подвижность.
Но перед тем, как провалиться в бездну дневного сна, она вновь увидела лицо последнего короля, Шениора д’Амес.
«И тогда явится миру герой, и проснутся дэйлор в глубинах Поющего озера».
Кажется, это Шениор сказал им с Норлом, когда Миральда отлучилась на минутку…
– Он слишком юн для великого воина, – пробормотала Миртс, – да и не воин он вовсе. Маг. Не больше, но и не меньше…
«Ты знаешь его кровь, и знаешь, как найти его», – прошелестел чей-то далекий голос, но вампиресса уже не пыталась понять, кто говорит с ней.
Она заснула.
…Нет ничего хуже, чем неизвестность.
К этому выводу Гиллард пришел на второй день своего заточения.
Когда молодой ученик принес немного еды и питья, Гиллард попытался выспросить об уготованной ему судьбе; но мальчишка лишь покачал головой и ничего не сказал. Поставил миску с кашей и кружку воды на шаткий стол и удалился, предоставив Гилу и дальше терзаться догадками – а что же за казнь уготована магу, нарушившему все мыслимые законы Закрытого города. Гилларду вменялись преступное любопытство, непослушание и, как результат, гибель собрата-мага. Где-то он читал, что за смерть брали смертью, то есть убивали виновного; и он почти не сомневался, что свобода вампирессы будет стоить головы. Узнать бы еще – как и когда… Но Магистр, увы, предпочитал держать приговоренного в полном неведении.
Он даже не притронулся к каше, но воду выпил. Вернулся на соломенный тюфяк, с которого почти не вставал, и погрузился в воспоминания.
Гиллард вновь и вновь обращался к казни командора Геллера, своего отца, которого видел всего раз – да и то на пути к эшафоту. С мучительной ясностью перед глазами вставала площадь, колышущееся людское море, черный помост и гордо шагающий к собственной гибели приближенный Императора.
«За что он казнил тебя?» – думал Гил, – «и был ли ты на самом деле виновен, или, как водится, пал жертвой придворных интрижек? Здесь много говорили о том, насколько прогнил императорский двор… Может быть, тебя лишили жизни по наущению недругов, несправедливо оговоренного? Жаль, что не узнать мне об этом, разве что только встретимся в небесных садах Хаттара Всеобъемлющего…»
Гиллард попытался поставить себя на место отца – а сможет ли он в скором времени точно также, пружинящим шагом, пройти свой последний путь?.. Сердце болезненно сжалось, на лбу выступил ледяной пот.
«Всем, наверное, страшно. В том-то весь вопрос – сможешь ли ты, Гиллард, сын командора, одолеть свой страх и загнать его так далеко, чтобы никто не увидел и не почувствовал?»
За дверью что-то звякнуло.
«Уже?!!»
Сердце заколотилось так, что, казалось, вот-вот разорвется. Ладони позорно вспотели…
Но нет, просто кто-то шел мимо и задел замок…
Гиллард закрыл глаза.
Н-да. Если уж Магистр и хотел измучить пленника, то ему это вполне удалось. Ибо нет ничего хуже, чем полная неизвестность.
И зачем нужно было выпускать девушку-вампира?..
«Но она сказала тебе о твой матери, которой ты никогда не видел».
– Ну и что с того? – пробурчал Гил себе под нос, – что это изменило, кроме того, что теперь я приговорен?..
И вдруг, откуда-то издалека, он услышал… Голос. Незнакомый, женский и очень приятный на слух.