На краю земли
Шрифт:
Мы шли, шли… Батырган поднимался все выше, но никак не приближался, только из синего постепенно становился зеленым. Я думал, что мы сразу дойдем до него, но вдруг дядя Миша посмотрел на часы и скомандовал:
— Стоп! Привал и завтрак.
— Да еще ж рано! И совсем мало прошли! — запротестовали мы.
— Сейчас двенадцать, шли мы пять часов и прошли не так уж мало. Переутомляться нельзя: нам нужно идти и сегодня и завтра. И вообще с начальником не спорят… Геннадий — за хворостом!.. Павел — развьючивай лошадь!..
Дядя Миша помог Пашке развьючить Звездочку, ее пустили пастись. Катеринка схватила чайник и убежала к реке, а я, кончив записи, пошел помочь Геньке. Пока я собирал валежник, на привале уже запылал костер и над ним на рогульке повис чайник. Мы быстро позавтракали, и дядя Миша заставил нас лечь и положить ноги повыше, чтобы от них отливала кровь — тогда быстро проходит усталость. Мы совсем не устали, но протесты не помогли, и нам пришлось лежать.
Через час мы поднялись, навьючили Звездочку и тронулись дальше.
Батырган теперь занял почти четверть неба впереди нас. Кустарник становился гуще, и пробираться через него было все труднее. Звездочка то и дело цеплялась вьюком за сучья; тогда ее приходилось толкать назад и вести в обход. Скоро на склоне Батыргана уже можно было различить отдельные деревья, кое–где зажелтели проплешины обнаженного камня. Тыжа, стиснутая с одной стороны Батырганом и с другой — скалой, шумела все сильнее, сердито пенилась и клокотала…
Дядя Миша шел все время по берегу и внимательно приглядывался к камням. Мы тоже смотрели во все глаза, но камни были как камни: серые, желтоватые или темно–зеленого цвета.
У самой подошвы Батыргана лес расступился, и мы очутились на невысоком пригорке, густо заросшем травой.
— Вот и место для ночевки, — сказал дядя Миша. — Снимать амуницию, готовить костер и ночлег!
Звездочку стреножили и пустили пастись, натаскали ворох сухостоя для костра. Катеринка села чистить картошку для супа. Дядя Миша сказал, что погода, по–видимому, предстоит хорошая и потому строить шалаш не будем, а сделаем навес. Он и Генька вырубили длинные лесины, забили два кола с развилками, на них положили лесину, а к ней наклонно прислонили другие.
Я и Пашка таскали лапник и переплетали лесины ветками, пока не образовалась настоящая односкатная крыша. Потом мы нарубили много лапника, уложили его под навес, и у нас получилась высокая, пышная постель.
Катеринка повесила котел с супом над костром, а сама побежала искать дикий лук. Уже и суп был готов, а ее все нет и нет. Дядя Миша начал беспокоиться, как вдруг Катеринка примчалась сломя голову. Косички у нее растрепались, она исцарапалась, запыхалась и долго ничего не могла сказать, а потом выпалила, что нашла «ископаемое».
— Ну–у? — удивился дядя Миша. — Хорошо! Только прежде пообедаем, а потом пойдем смотреть твое ископаемое.
Мне стало немного обидно: вот Катеринка уже сделала научное открытие, а я должен, как пришитый, идти по маршруту и считать шаги — много так сделаешь открытий! Мне даже есть расхотелось, хотя суп был очень вкусный. Он, правда, отдавал дымом, но все–таки казался куда лучше всех домашних супов.
После обеда пошли смотреть «ископаемое». Катеринка, гордая и довольная, шла впереди. Мы пробрались через подлесок и вышли к небольшой полянке.
У поваленной бурей трухлявой пихты лежало несколько костей и широкий череп.
Катеринка, торжествуя, оглядела нас, и меня кольнула острая зависть: находка была налицо.
Дядя Миша посмотрел на кости, и вдруг на него напал такой же сильный кашель, как при первой нашей встрече. Генька все время морщился, вертел носом и наконец не выдержал:
— Ну и воняет твое ископаемое!
И правда, от костей нестерпимо несло падалью.
— Да… — сказал дядя Миша. — Боюсь, Катя, что ты ошиблась. Это не ископаемое, а совершенно современное животное, к тому же домашнее. Судя по черепу, это обыкновенный теленок.
Катеринка покраснела:
— Откуда же здесь теленок? Они ведь в деревне…
— Не знаю. Как–нибудь забрел, ну… и сдох. И, должно быть, не очень давно, если до сих пор не выветрился запах.
В кустах послышались возня, рычанье, и на лужайку вылетел Дружок. В зубах у него торчало что–то вроде мохнатой палки. Он трепал ее из стороны в сторону, бросал, с рычаньем отскакивал, потом снова хватал и начинал трепать.
Пашка подбежал и вырвал у него палку. Это был чей–то пегий хвост с пучком черных волос на конце.
— Ой, я знаю! — закричала Катеринка. — Это же тетки Егорьевны телка! Она же недавно пропала, и у нее был такой хвост…
Мы все подтвердили, что хвост у пропавшей Лыски был точно такой.
— Очень может быть, что это и она, — согласился дядя Миша.
— А отчего она сдохла?
— Ее, наверно, задрал медведь, — предположил Генька.
Нам стало не по себе. Что, если он где–нибудь поблизости и вдруг нападет на нас? Ну, будь еще у всех ружья — другое дело, а то на всех одно ружье дяди Миши и то осталось в лагере.
Мы сразу притихли и поскучнели, а Пашка вдруг побежал по кругу, и круг становился все шире. Дружок, вывалив на сторону язык, усердно бежал следом. Дядя Миша сразу догадался:
— Молодец, Павел! Только здесь трудно найти — трава…
Но Пашка уже нашел то, что искал. Там, где он остановился, травы не было, и на мелком песке четко отпечатались чьи–то следы.
— Вот, — сказал Пашка, придерживая Дружка, который порывался бежать дальше. — Видите? Это он…
Таинственный след был без пятки, сдвоенный — отпечаток находил на отпечаток — и короткий: всего каких–нибудь десять сантиметров длиной.