На краю

«Я, Вася, не виновата в том, что меня за решетку посадили и теперь в зону переведут. В нашей стране таких преступников, как я, половина всего населения. Теперь в зоне жить пять лет. Какой же оттуда выйду?

Совсем старой. А мне детей нарожать, Василий, хочется. Двух мальчиков и девочку. Жить по-людски. Меня ребенком мать бросила, когда мне шесть лет только исполнилось, уехала в Сибирь. А может, и не в Сибирь.

Увез ее куда-то любимый человек. Нам с бабушкой писала редко, а потом и вовсе перестала. Так что я выросла без материнской ласки. Жили мы бедно,

Вы меня просите, Василий, чтобы я вам про себя все честно рассказывала. А мне рассказывать-то нечего. Замужем я не была, попалась на мелкой краже, когда мне пятнадцать лет было, и вся жизнь наперекосяк. Сначала колония. Потом вышла, получила паспорт. Профессию свою не люблю: фрезеровщица. Это я в колонии такую профессию приобрела. Перешла в торговлю. Помогла мне одна женщина.

А больше всего я петь люблю. Вы какие песни, Василий, уважаете? Напишите мне. Очень хочется, чтобы у нас с вами все было одинаковое, чтобы мы и песни любили одни и те же. У вас лицо очень красивое, Вася, вы на одного артиста похожи, индийского, я фамилию не помню. Буду с нетерпением ждать от вас ответа. Посылаю свой скромный подарок, курите на здоровье.

Я не курю, потому что мне объяснили, что если женщина рожать собирается, для нее курение – яд.

Любящая вас Люба».

(Карандашом, на внутренней стороне папиросной пачки.)

«Дорогая Люба, с приветом к вам Василий Хлебушкин. Вы, Люба, мне пишете, что я на героя индийского похож, а я в кино-то был всего, может, раз десять в жизни. Как мне первый срок дали, я помню плохо. Попался по пьянке. Очень я пил, Любовь, вспоминать не хочется. Молодой был, а горел весь от водки. Протрезвею малость и опять – заливать! Как в тумане жил. Хуже всего было, когда деньги кончались.

На что угодно был готов, лишь бы без водки не сидеть! И друзья такие же были, лютые до выпивки. На стройке работали, по неделям на работу не выходили. Лежим в общаге на кроватях. Дым, вонь. Ну и женщины были.

Этого я, Люба, не хочу от вас скрывать, потому что не на что вам тут обижаться. Ни одну женщину я, кроме вас, не любил и не знал, что это такое. Какое это прекрасное чувство. Думал – раз ты мужик и тебе надо, так и делай, чего тебе надо. Извините, если я это грубо выразил. А как вас встретил, чаечка вы моя черноглазая, Любочка, так во мне все нутро перевернулось.

Тоскующий без вас Вася».

(Синей шариковой ручкой на блокнотном листе.)

«Вася! Вы не бойтесь мне сказать, за что вам срок дали!

Я вам, Василий, все наперед прощаю, чего бы вы ни сделали. Я ведь сама-то кто? Воровка. Я дня честно не проработала, если уж правду говорить, если по совести. Но у нас, в торговле, никто честно не работает.

И все это знают. Просто мне, Вася, не повезло, заелась я, стыд совсем потеряла. Ну и осторожность тоже. А без этого нельзя. Враги ведь везде.

Люди друг другу завидуют. Я, Вася, злая была на людей, а на мужиков особенно. Крови они мне много перепортили. Но это я раньше так думала, пока вас не встретила. А встретила вас, и у меня на душе хорошо стало, и людей стало жалко. Все они мне кажутся детьми теперь глупыми, и всех приласкать хочется. Вот что с человеком любовь делает. А я и не знала этого прежде. Так бы и жила на свете – дурой жадной. Мужики да деньги, а на сердце – пустота одна. Я это, Вася, к чему рассказываю? А к тому, чтоб вы от меня не таились, не прятали правды. Нас с вами судьба свела, это уж точно. И любовь наша с вами, хоть и горькая, а какое счастье! Только его сберечь надо, Вася. Так что вы мне скажите, какой у вас срок.

Всей душой ваша Люба».

(Карандашом, на обрывке обоев.)

«Люба, милая ты моя, дорогая женщина, человек ты мой прекрасный, самый дорогой на свете! Не спрашивай меня, Любочка, про срок, не мучай! Нету у меня срока.

Василий Хлебушкин».

(Синей ручкой на листке блокнота.)

«Васенька, что тебя сегодня на прогулку не вывели? Что с тобой случилось, Вася? Я все глаза просмотрела, спросила у рыжего, он молчит. Ответь ты мне, ради бога, Васенька! Я вся без тебя обрыдалась, плохое мне чуется».

(Карандашом, на табачной пачке.)

…А ну прекрати, Рахметова! Ишь, развела истерику! Не выведут кобеля твоего, не жди! Его вчера еле откачали! Вскрылся, м…к! Что ты, сучка, мне деньги свои суешь! Как я тебе его доставлю? На закорках, что ль, принесу? Он весь в крови лежит, говорю тебе: еле очухался!

(Из разговора рыжего с Любой перед ужином.)

Вася! Василий! Посмотри на меня! Господи, да что ж они не обмыли-то тебя! Весь в крови! Васенька! Любимый ты мой, родненький! Это же я, Люба! Упросила я его, Вася, на минуточку, пересменок у них.

Можешь ты с полу хоть встать? Вот так… Вот так, родненький. Что ж они не обмыли-то, как не люди! Ну, просунь голову в кормушку! Вот так… Горишь весь! Жар у тебя, Васенька, температура! Хоть бы они тебе анальгину дали! Я попрошу, я тебе достану, Вася! Ну, так, ну, вот так, дай поправлю волосы, запеклось все. Ну, вот, ну, вот так.

Да не бойся ты! Я не плачу, не плачу. Это я от радости, что тебя вижу, я от счастья. Сейчас меня уведут ведь! Как же ты такое над собой сделал, Вася? Одну меня задумал бросить? А я без тебя дня, Василий, жить не останусь, ни денечка…

(Из разговора Любы Рахметовой с Василием Хлебушкиным. 13 часов 30 минут по московскому времени.)

Ох и дурная ты баба, Любовь! Я такой бабы дурной не видела!

Будя реветь-то! Давай я тебе, Люба, песню спою: «Шумел камы-ы-ыш, де-е-еревья-а гнулись, а ночкя-а-а те-о-омна-а-я-а была-а-а! Одна возлю-у-ублен-на-а-я-а пара всю ночь гу-у-уля-ала-а да-а-а утра!»

Говорю тебе: будя реветь! Его не сегодня завтра к стенке поставят, Васю твово! Выдумала, дура, любовь, как в кинофильме! А он жену прирезал, хахаля ее! Двоих за один вечер! А ты, дура, рыдаешь тут, спать мне не даешь! Влюбилася она! Мозгами-то пораскинь! В зону переведут, там заживем! Там и влюбляйся! А то нашла себе мертвеца! Будя реветь-то, Люба!