На крыльях надежды
Шрифт:
— Он жив, — поспешно сказал он, прочтя вопрос в ее глазах, — но ранен очень серьезно. Я сам приехал сообщить это вам и сэру Дугласу.
— Что случилось? — спросила Лорна. Ее губы пересохли, но она говорила твердым ясным голосом.
— Джимми вылетел прошлой ночью с эскадрильей, — сказал маршал. — Мы получили приказ на ночной бой около часа ночи. Немецкий самолет-бомбардировщик прицелился в большой военный объект — завод по производству оружия, который расположен в двадцати милях отсюда. Я находился в штаб-квартире армии на связи со своим начальником штаба, который осуществлял общую координацию.
Как вы знаете, мы можем говорить с пилотами по радио. Мы услышали, как ваш муж сбил своего первого немца. Через три минуты он уничтожил второй самолет; но когда сел на хвост третьему, его подбил «Мессершмит-109». Мы услышали, как он сказал: «Я ранен и горю. Я на пяти тысячах футов, иду на базу. Обеспечьте готовность пожарной команды».
Начальник штаба предложил: «Если все так плохо, прыгай с парашютом».
Ваш муж ответил: «Что? И погубить самолет? Только не это!»
Он дотянул до аэродрома, но, когда начал приземляться, самолет разбился. По словам очевидцев, там пылал огонь, как в аду, когда служащие аэродрома добежали до него и вытащили из горящего самолета. Его сразу отправили в госпиталь, и я видел доктора перед тем, как поехать сюда. Джимми был жив, но я думаю, вы хотите знать правду. Его глаза повреждены; боюсь, что нет надежды на восстановление его зрения.
Лорна испустила сдавленный крик:
— Джимми ослеп! Как он сможет вынести это!
— Есть еще одна вещь, которую я хочу вам сообщить, — продолжил маршал авиации. — Может быть, позже это немного вас утешит. Я представил вашего мужа к получению креста «За летные боевые заслуги». Он проявил недюжинную отвагу: под моим командованием не было ни одного летчика, кто более был бы этого достоин.
Глава 20
Лорна смотрела в окно. Солнце позолотило верхушки деревьев, и они отбрасывали длинные тени через двор госпиталя. Было очень тихо. Из деревни слышались голоса детей, которые шли из школы, а из радио доносился слабый шелест музыки. Оно было включено так, чтобы не тревожить больных.
Человек, лежащий на кровати, слабо пошевелился, и Лорна быстро повернулась. Она тревожно ждала, что Джимми заговорит; но он снова застыл без движения, а его перевязанная голова замерла среди смятых подушек. Наконец он спросил:
— Кто здесь?
Лорна встала со стула у окна.
— Это я, — мягко ответила она. — Тебе нужно что-нибудь, милый? Может быть, позвать медсестру?
— Нет, все в порядке. Я спал.
Наступила тишина, затем Джимми сказал:
— Опиши мне эту комнату.
Лорна оглянулась вокруг себя, подмечая каждую подробность больничной палаты.
Она подыскивала слова, стараясь нарисовать картинку как можно ярче.
— Это уютная комната, — сказала Лорна наконец. — Не очень большая, но вся залита солнцем. Она на верхнем этаже, так что над головой никто не шумит. Здесь все отдельные палаты расположены наверху. Стены белые, конечно, и твое окно выходит в сад. Это небольшой сад, но в нем растут цветы, и выздоравливающие пациенты сидят там днем с медсестрами. Георгины…
Джимми прервал ее.
— Продолжай о комнате, — приказал он. — Окно высоко или низко?
— На обычной высоте от пола, — ответила Лорна. — Это большое окно, открывается наружу; ты знаешь такой тип окон.
— Что внизу? — спросил Джимми. — Прямо под окном?
Лорна прошла по комнате и высунулась из окна:
— Ничего интересного. Кажется, монолитная бетонная плита.
— Монолитная бетонная плита, — повторил Джимми ее слова.
— Почему это тебя так интересует?
— Я хотел знать.
Ее пронзило внезапное подозрение.
— Почему ты хочешь это знать? — настаивала она.
Он не отвечал долгие минуты, затем угрюмо сказал:
— У меня есть причины.
— Джимми! — закричала Лорна. — Ты же не замышляешь… какие-нибудь… глупости?
— Я не знаю, о чем ты говоришь, И почему я не должен что-то замышлять? — противоречиво говорил он.
— Ох, Джимми, не говори так! Объясни мне, ты меня пугаешь.
Лорна задрожала; она чувствовала беспомощность и бессилие, глядя на этого чужого человека. Он лежал в постели, лицо его ничего не выражало. Он имел так мало общего с тем, кого она знала раньше.
— Джимми! — почти заплакала она.
— Скажи мне правду, настоящую правду — я хочу знать. Нет никакой надежды, никакой?
— Ты о своих глазах? — промямлила Лорна. — Я не знаю. Мы надеемся…
— Надеетесь! — прервал Джимми. — Не рассказывай мне! Не пытайся представить мое положение в лучшем свете, чем оно есть на самом деле! То, что другие люди страдают, никогда не станет для меня утешением. Позволь мне лучше умереть, и поскорее. Я не смогу это вынести!.. Я хочу умереть, говорю тебе!
Лорна чувствовала беспомощность. Она стояла молча, и слезы медленно катились у нее по щекам.
— Давай, — горько подгонял ее Джимми. — Можешь придумать еще какие-нибудь убедительные аргументы?
— У тебя будет музыка, — сказала Лорна, — музыка, радио и…
Джимми снова прервал ее.
— Радио! — с издевкой сказал он. — Да, нам останется только оно! Достойное уважения Би-би-си придет к нам собственной персоной. Я поздравляю тебя, моя дорогая, с оригинальным вкусом! Я буду учиться ценить это долгие годы, пока мы будем вместе.
Его грубое ехидство ранило Лорну и причиняло ей боль; она была рада, когда наконец пришла сиделка и прервала их разговор. Она нежно попрощалась, но, когда вернулась в Маунтлей-парк, у нее в ушах стояли последние насмешливые слова Джимми.
Последующие недели принесли Лорне много мук и несчастья. Она подозревала, что, когда ее не было, Джимми лежал и обдумывал злые слова, которые сможет сказать ей, чтобы причинить как можно больше боли.
В конце концов наступила кульминация. Лорна выбежала из палаты Джимми после особенно безобразной сцены по своей душевной жестокости. Пожалуй, это была самая ужасная ссора за последние две недели. Когда она добралась до выхода из холла больницы, все чувства, которые она так долго сдерживала, внезапно нахлынули на нее. Она задохнулась от рыданий, и мир вокруг нее почернел. Лорна чувствовала, что опускается в какую-то бездну, из которой уже не сможет подняться.