На крючке
Шрифт:
– Вы ничего не можете доказать, – нахальная усмешка тронула его поджатые губы, – и не смотрите на меня так!
– Я не обвиняю вас ни в чем, – непринужденно улыбнулась Яна, – я лишь хочу разобраться в этой истории. Вы хотели бы, выражаясь словами Жени, входить в жизнь других людей, как испанский гранд входит в собор. И потому малейшее несогласие с вами или настойчивость рассматриваете как покушениие на свое достоинство. Но ведь могут быть обстоятельства…
– Довольно! – поднял в протестующем жесте руку Засурский, – знать ничего не желаю! Нечего мне читать проповедь!
Он отвернулся, полный негодования и досады. Яна медленно поднялась с кресла.
– Жаль, – сказала она, – вы могли бы помочь расследованию, но не хотите, тем самым заставляя меня подозревать вас. В квартире у Жени все было перевернуто вверх дном. Возможно, она украла у вас что-то, и вы…
– Хватит! – взревел Засурский, сделав резкий жест рукой.
Яна была уже у двери. И практически столкнулась с высоким худощавым брюнетом, входящим в кабинет.
– Простите, – инстинктивно отшатнулся он, придержав Яну за локти, – вы не ударились?
– Нет, спасибо, – Яна приветливо улыбнулась.
Брюнет, чьи густые волнистые волосы у висков были уже основательно прихвачены сединой, придававшей им пепельно-мглистый оттенок, хитро улыбнулся в ответ. У него были внимательные глаза-буравы серого цвета, изломанные, красивого рисунка брови, правильный длинноватый нос и тонкие губы. Острый, приподнято-закругленный подбородок напоминал восточную туфлю.
– До свидания, – усмешкой Дож Жуана проводил он Яну.
Она ограничилась слабым кивком.
– Что еще? – недовольно буркнул вошедшему Засурский – Яна услышала эту реплику из неприкрытой двери.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В баре сегодня работала другая девушка. Яна заказала бокал белого вина и орешки. Устроилась у стойки. Потягивая вино, она навела справки о мужчине, с которым столкнулась в дверях кабинета Засурского. Он оказался менеджером казино. Ваксмахер, – «обкатывала» Яна губами эту экзотично звучащую фамилию. Зовут Михаилом Анатольевичем. Яна заказала еще один бокал, болтая со словоохотливой девушкой.
Потом, решив подождать менеджера, пересела за круглый столик, накрытый зеленой скатертью. Она была слегка разочарована неудачной беседой с Засурским. Но если посмотреть с другой стороны, она все же кое-что для себя выяснила. А именно, то немаловажное обстоятельство, что Засурский был Жениным любовником. Поэтому ли он был против серьезных отношений Жени со своим сыном, была ли это ревность, или он просто считал, что Женя недостойна Антона? А сам решил попользоваться девушкой, может, еще и приплачивал. Судя по бурлящей в нем спеси он должен был бы избрать именно такую модель поведения. Женя занимала более низкую ступень на социальной лестнице, и такой загруженный предрассудками субъект никак, ну никак не мог рассматривать ее в качестве равного партнера. Если только Засурским не овладела страсть. Ведь Женя была привлекательной, даже очень привлекательной. К тому же не глупой. Ведь тупость и скудоумие могут навсегда отвратить от человека, какой бы прекрасной ни была его наружность.
Может, Засурский по-настоящему увлекся? Может, это он следил за Женей, ревнуя ее к собственному сыну? Ну, не он персонально, а его люди, например. Женя его не любила, это очевидно. Значит, она пошла на эту связь, руководствуясь исключительно меркантильными или тщеславными соображениями. Или что-то хотела доказать Антону? Или решила поиграть в опасную игру, деля постель между отцом и сыном. Была ли она так извращенно-изощрена, чтобы испытывать радость от стравливания отца и сына? Или это была месть? Или ей просто льстило, что выбор и отца, и сына пал на нее, следовательно, она отвечает вкусам мужчин любого возраста. Или боялась Засурского? Знал ли Антон, что она изменяла ему с его отцом? И что искали у нее в квартире?
Нет, Засурский, по всей видимости, не дорожил Женей. А значит, не испытывал безудержной страсти к ней. Иначе он по-другому бы отреагировал на ее смерть. Или просто он такой эгоист и себялюбец, что неспособен даже женщину, вызвавшую в нем страсть, рассматривать как некий достойный заботы объект. Ну, убили, ну, заведу другую. Ни тени потрясения, удивления, сожаления. Сплошной гонор! А может, он лелеял надежду, что Женя полюбит его, или уже любит, что его положение и деньги здесь ни при чем, а потом вдруг узнал досадную истину и плюнул на неблагодарную любовницу? И если сам он не причастен к убийству, то все же, возможно, испытывает мстительное удовлетворение, горькое, но все-таки достаточно приятное для человека, чьей сатанинской гордости был нанесен значительный ущерб?
Яна допила вино и вышла на воздух покурить. Она глубоко затянулась, нежась под мягкими лучами солнца. Жарить начнет часам к двум. Яна зевнула, прикрыв рот ладонью и повернулась, чтобы вновь войти в казино. Она уже было сжала в ладони медно поблескивающий шар, заменяющий ручку, как дверь открылась. Яна почувствовала, что не ее усилие, которое только-только начало уплотняться и оформляться, стало причиной этого распахивания. И точно – перед ней как по мановению волшебной палочки выросла знакомая фигура.
– Мы обречены с вами сталкиваться, – услышала она шутливый голос Ваксмахера, выходящего из помещения.
– Да, – улыбнулась Яна, еще не до конца избавившись от того мечтательно-заторможенного состояния, которое вызвало в ней майское тепло и напоенный золотом лучей воздух, – это становится общим местом.
– Вы пришли по делу или развлечься? – вежливо осведомился Ваксмахер.
– Вы видели меня в кабинете Засурского, – насмешливо посмотрела на него Яна, – сами, наверное, догадались. Он вам не сказал, кто я?
– И кто же? – таинственно понизил голос Ваксмахер и рассмеялся.
– Экстрасенс, занимающийся расследованием смерти Жени Галкиной, – на одном дыхании произнесла Яна, неотрывно глядя на Ваксмахера.
– «… и я проник в могилы, Стремясь постичь загробный мир, и много Извлек в те дни я дерзких заключений Из черепов, сухих костей и тлена… Я предался таинственным наукам, Что знали только в древности, и годы Моих трудов и тяжких испытаний Мне дали власть над духами, И властен я стал, как чародей, как маг…»