На маленьком кусочке Вселенной

Титаренко Евгений Максимович

С начала дождей Софья Терентьевна ходила уже не в белом костюмчике, а в черном платье с белой отделкой на поясе, воротничке и рукавах. Надежда Филипповна с откровенной завистью подумала, что ей идут эти черно-белые цвета.

Математик Павел Петрович в ожидании звонка, по обыкновению, дремал в своем кресле. Забежавший в канцелярию, чтобы только поздороваться, директор Антон Сергеевич вынужден был взять стул и, не найдя, куда приткнуть его, уселся чуть ли не посреди комнаты, спиной к Павлу Петровичу. Наверняка раскаиваясь, что зашел, он, как и математик, уповал теперь на то, чтобы поскорей начинались

уроки. Но до звонка было еще минут десять, и, откинувшись на стуле и вытянув ревматические ноги, Антон Сергеевич прислушивался к мнениям сторон. Хотя, в общем-то, мнение высказывала пока одна Софья Терентьевна. Остальные, кто был в канцелярии, молчали.

Взгляд Антона Сергеевича задержался на географичке Вале, что мышкой спряталась в углу, за книжным шкафом, и, судя по выражению лица, слушала с любопытством.

Антон Сергеевич ерзнул на стуле. В школе долго не было настоящего географа. Географию преподавали кому придется. Девчонку прислали смышленую: скромна, честна, но – будь она неладна! – незамужняя. И целый год вокруг нее десятки женихов. Физрук, говорят, даже чуть не подрался с кем-то. И его, пожалуй, не трудно понять: маленькая, беленькая, хорошенькая плюс умненькая – чем не жена? И хоть Антон Сергеевич был весьма не высокого мнения о мыслительных способностях физрука, теперь он был бы рад видеть даже его в качестве жениха географички, потому что мелькнула на горизонте незаурядная фигура инженера из Шахт, а это значило, что географичка может оказаться в шахтинской школе. Антон Сергеевич решился даже вызвать к себе Валю, чтобы заручиться ее словом на этот счет. Слово не осиротить ермолаевцев она дала, но кто ее знает…

А Софья Терентьевна продолжала говорить. И, глядя в ее широко открытые, немножко удивленные глаза, нельзя было не соглашаться: она как бы утверждала и спрашивала одновременно.

Накануне вечером Софья Терентьевна опять была в парке, опять видела на танцплощадке и вокруг нее десятки подростков, даже малышей из начальных классов. При виде Софьи Терентьевны они разбегались, словно бы радуясь новой забаве, – ни уважения, ни боязни… Она не знает фамилий, но может указать некоторых. В городе за одно появление на танцплощадке школьника строго наказывают, а здесь («у нас») это вошло в норму. Видимо, это результат безответственности преподавателей («нашей безответственности»). Звонок отзвенел – и никому («нам») нет дела до того, чем занимаются ученики после звонка…

– Что же нам теперь, шпионить всем? – вдруг поинтересовался флегматичный Павел Петрович.

Никто и не заметил, когда он приоткрыл свои тяжелые веки.

Неловко стало всем – не одной Софье Терентьевне. Но вопрос был задан ей, и она сникла вся.

– Вот как… Вы хотели оскорбить меня? – Было видно, как задрожали уголки ее губ. Но она тут же овладела собой.

– Что вы… – не открывая глаз, равнодушно обронил Павел Петрович.

Директор кашлянул, выразительно глянув на Софью Терентьевну: мол, не обращайте внимания, Павел Петрович – человек со странностями, инвалид Отечественной войны и т. д. и т. д. Софья Терентьевна поняла его.

– Конечно, я человек новый… – с грустью проговорила она. – Но потому, что я недавно здесь, я и хочу узнать, чем живут школьники. На них можно воздействовать через родителей.

С некоторыми я уже говорила. Должны же мы знать их?

– Софья Терентьевна, дорогая, – ласково остановил ее Антон Сергеевич, не заметив, как эта новая фамильярность передернула Софью Терентьевну. – Все правильно. Вам необходимо познакомиться и с родителями и с учениками… Но ведь мы-то их давным-давно знаем! Даже у кого какой масти корова!

И Софья Терентьевна не выдержала:

– Мало знать, надо предпринимать что-то! – Она посмотрела на Павла Петровича, но математик уже опять дремал, уныло думая свою бесконечную думу. – Нельзя же, чтоб с десяти лет школьники приобщались к танцплощадке, к ночным гуляниям, к флирту!

Преподавательница зоологии Вера Васильевна, полная, страдающая одышкой женщина, мать четверых детей, впервые слышала этот разговор, и он взволновал ее.

– Да, так уж повелось у нас.

– Вот видите – повелось! – обрадовалась Софья Терентьевна. – А в результате? Я интересовалась: были случаи ранней беременности, браки между несовершеннолетними!

– Ну, рецидивов не больше и не меньше, чем в других селах. И городах, между прочим… – вставил Антон Сергеевич.

Географичка Валя покраснела.

– Ах, это должно нас утешать! – воскликнула Софья Терентьевна. – Не больше и не меньше!

– Вы же сами какое-то время работали в селе? – неожиданно для самого себя съязвил Антон Сергеевич.

– Да, работала. Но когда у нас случалось что-нибудь подобное, мы наказывали строжайшим образом, вплоть до исключения из школы.

Надежда Филипповна хотела не вмешиваться, но тут не стерпела:

– Немножко резковаты вы, Софья Терентьевна. И факты, о которых говорите, столетней давности. Просто преувеличиваете…

Спасительный звонок прервал этот спор.

Надежда Филипповна не могла понять, в чем ошибается Софья Терентьевна. Или ей хотелось выискать ошибку?.. «Не согласна», и баста. А почему не согласна?.. Позиция директора была похожей. Мнение Павла Петровича при всем желании не узнаешь. В канцелярии, помимо них, было еще несколько учителей. Они молчали.

Раздумывая обо всем этом, Надежда Филипповна уже после занятий зашла в кабинет директора.

Может, он считает, напрасно затеяла она междоусобицу? Может, по его мнению, стоит решительно поддержать Софью Терентьевну – и точка на этом?

Антон Сергеевич, заложив руки за спину, шагал по кабинету.

– Ведь получается, что не права она только в методе, а не в сути, Антон Сергеевич?

– В методе, в методе… – не то проговорил, не то пропел директор. И вдруг распахнул дверь: мимо кабинета проходила молоденькая учительница географии Валя. – Можно вас на минуту, Валентина Андреевна?

Как он учуял, что мимо идет она, а не кто другой? Валентина Андреевна остановилась у двери. Антон Сергеевич опять заходил по кабинету.

– Послушайте, Валя… Не в служебном порядке, а так… Истины ради… Или, как говорил бухгалтер Берлага: не ради истины, а ради правды… Мы вот тут спорили опять… Вы родились в деревне… Со скольких лет вы на танцы стали ходить?

Валентина Андреевна покраснела до корней волос, аж слезы выступили, но не солгала:

– С тринадцати…

– Все, спасибо.