На море (Первая часть дилогии)
Шрифт:
Я уверен, что Бен попал в льва, но что могла ему сделать наша дробь, будь он даже совсем рядом? Эффект, произведенный выстрелом, был прямо противоположным тому, которого ждал охотник. Вместо того чтобы бежать, как надеялся Бен, громадный зверь громко зарычал и, моментально обернувшись, пустился скачками к тому месту, где мы стояли.
XIII
Еще минута - и нас с Беном уже бы не было. Я был уверен, что мы сейчас будем растерзаны на куски, и, вероятно, так бы и случилось, не будь мой спутник таким находчивым. Он моментально сообразил, как нам избежать опасности. Возможно, Бен думал об этом раньше, иначе с его стороны было бы непростительной глупостью стрелять в льва среди открытой равнины и притом дробью.
Не
– Скорее, - закричал он, - хватайся за первую попавшуюся ветку и полезай на верхушку дерева. Скорее, скорее, не то мы погибнем!..
Я понял, чего Бен хочет, и молча принялся исполнять его приказание. Едва не свалившись с рук Бена, который вытянул их во всю длину, я ухватился за одну из веток драконового дерева. Теперь оставалось только дотянуться до его верха, но я уже умел карабкаться, как обезьяна, и мне достаточно было небольшого усилия, чтобы водвориться на верхушке колосса.
Бен также не стоял на месте. Он выпустил меня, как только почувствовал, что мои руки нашли точку опоры, и поспешил всеми возможными способами вскарабкаться ко мне. К несчастью, ветка находилась очень высоко над ним, а ствол был слишком толстым, чтобы можно было схватить его руками - как будто перед ним была стена. Зато поверхность коры была шероховатая, покрытая узлами и углублениями. Отпадая, старые листья оставили там часть своего основания, образовав нечто вроде ступенек. Оценив с присущей ему сообразительностью преимущества, которые ему дают эти неровности, Бен сбросил с себя башмаки и, как кошка, стал подниматься вверх, помогая себе руками и ногами.
Сделать это было нелегко. Бен должен был оставаться хладнокровным, ведь если бы он потерял равновесие и упал, все было бы кончено: лев быстро приближался и не дал бы ему времени вскарабкаться вторично. К счастью, мне удались прочно закрепиться среди ветвей, и я, наклонившись к Бену, схватил его за ворот куртки и стал тащить к себе. Спустя минуту он был уже рядом со мной.
Никогда опасность не казалась мне такой неизбежной. Ноги Бена висели еще между ветками, когда лев, подбежав к драконовому дереву, прыгнул вверх и выхватил когтями несколько громадных кусков коры. Оставалось не более десяти сантиметров от когтистой лапы до подошвы моего бедного друга. Вцепись только лев в ногу Бена - и тот погиб бы! Но, говоря словами Бена Браса, сантиметр равняется целой миле, когда удается избежать опасности. Дальнейший ход приключений доказал справедливость этой поговорки.
Нельзя сказать, что занимаемая нами позиция доставляла нам удовольствие. Напротив, мы испытывали некоторую долю беспокойства. Лев не может подниматься на дерево, обхватив его лапами, как это делают медведи, или карабкаться, как кошка, потому что когти у него тупые. Тем не менее сила его так велика, мускулы так эластичны, что он может прыгнуть на довольно значительную высоту. Весьма возможно, что и наш лев, уцепившись за шероховатую кору драконового дерева, умудрился бы как-нибудь добраться до его верхушки. Нет ничего удивительного в нашей тревоге, особенно когда мы увидели, как свирепое животное остановилось в нескольких шагах от дерева и протянуло свои широкие лапы, готовясь сделать прыжок в нашу сторону.
Это было делом одной секунды. Одним прыжком перескочил он расстояние, отделявшее его от драконового дерева, пролетев наискось прямо к тому месту, где дерево разветвляется. По счастью, когти не удержали льва, и он упал в траву.
Неудача не обескуражила его; он отошел назад, готовясь ко второму прыжку. Глаза его горели бешенством, губы вздрагивали, обнаруживая ряд белых зубов и шершавый, покрытый пеной язык.
Раздалось ужасное рычание, у нас в глазах точно молния блеснула, и не успели мы произнести ни единого слова, как рыжая лапа льва протянулась к ветке, и у наших ног мы увидели его широкую морду. Еще
Не знаю, что на него произвело большее впечатление, но в ту минуту, когда я спустил курок пистолета, лев упал на землю. Страшно зарычав, он начал кружить вокруг дерева. Его голос, пожалуй, был слышен за несколько миль от нас.
Судя по тому, как он хромал, видно было, что он страдает от ран, нанесенных ему Беном, а кровь на морде показывала, что и моя дробь попала в цель.
Мы думали сначала, что после такого приема лев откажется от своего намерения, но скоро увидели, что надежды наши тщетны. Ни мой выстрел, ни нож Бена не ранили его серьезно, а только усилили его гнев и жажду мести. Лев несколько раз обошел вокруг дерева, то и дело останавливаясь и, глухо ворча, зализывая свою лапу, а затем снова стал готовиться к прыжку. Я зарядил пистолет, Бен держал наготове нож, и, усевшись поудобнее на дереве, мы стали ждать нападения.
Лев сделал третью попытку и бросился к дереву, но, к нашей великой радости, не смог прыгнуть так высоко, как раньше. Надо полагать, лапа его была сильно порезана.
Несколько раз прыгал он, но все с меньшим и меньшим успехом. Если бы ярость могла помочь ему, он, наверное, достиг бы своей цели. Трудно представить себе, до какого бешенства лев дошел. Рычанье его, смешанное с пронзительными криками, гремело с такой силой, что я не слышал голоса Бена.
После нескольких тщетных попыток схватить нас, лев понял, наконец, что это невозможно, и отказался, по-видимому, от своего намерения. Однако уйти с этого места он и не подумал. Напротив, он решил подвергнуть нас осаде, и, к нашему огорчению, мы увидели, что он улегся в траве у дерева, намереваясь, очевидно, оставаться там до тех пор, пока не принудит нас спуститься.
XIV
Нам, таким образом, ничего не оставалось делать, как сидеть на верхушке драконового дерева. Лев улегся так, чтобы одним прыжком схватить нас, когда мы ступим на землю, и спуститься вниз значило попасть к нему прямо в пасть. Он лежал, свернувшись клубком, как кошка. Время от времени он вставал, вытягивался, как бы собираясь ползти, бил себя по спине хвостом, скалил зубы и злобно рычал. Затем снова ложился и лизал порезанную лапу, глухо ворча.
Мы надеялись, что ему надоест лежать, и он уйдет, но надежда эта мало-помалу покинула нас, когда мы увидели его упорное намерение стеречь нас. При малейшем движении на ветках он вскакивал и, предполагая, что мы хотим спуститься, становился таким образом, чтобы преградить нам путь. Это доказывало, что лев не собирается покидать свой пост.
Наше беспокойство достигло высшей степени. До сих пор, испуганные нападением и видом ужасного противника, мы не думали о безвыходности нашего положения. Когда прошел первый ужас, мы вынуждены были защищаться, и удача, сопутствовавшая нам вначале, помешала отчаянию овладеть нами. Скажу даже больше: уверенность, что мы находимся в безопасности, успокоила нас совершенно.
Только теперь мы начали понимать, что подвергаемся опасности совсем иного рода. Как ни безопасно было наше убежище, мы не могли долго оставаться на нем; сидеть верхом на ветке - положение весьма неудобное, но нас беспокоило не это. Причина нашей тревоги была значительно серьезнее: перспектива голода и жажды. И если мы не были голодны, то жажда уже начала нас мучить. Мы не выпили ни глотка воды с тех пор как вышли на берег, а кто ходил пешком в Африке под палящими лучами солнца, тот знает, как мучит жажда через каждые четыреста-пятьсот шагов. Мы хотели пить, еще когда плыли в лодке, и я искал воду с самого начала нашей прогулки, но нигде не находил ее.