На Муромской дороге
Шрифт:
– Собственно, чем обязан? – растерялся депутат, не на шутку озадаченный напором неизвестных лиц. – Ай гоу компромат, – с ходу перешёл на каймановский язык мистер Гонлоу.
Лицо Полуэктова покрылось мелкими каплями пота. Взгляд, который он бросил на скромно стоящего в углу журналиста мог бы испепелить любого, ну, в крайнем случае, вогнать в краску, но Химкин на демарш депутата никак не отреагировал, возможно потому что чувствовал себя в полной безопасности под защитой могушественнейших в нашей Галактике юпитерианских спецслужб.
– Си-эн-эн вам подойдёт? – в лоб спросил мистер Балабан. – Мне не совсем понятно, о каком, собственно, компромате идёт речь, – депутат бросил растерянный взгляд
Полуэктов явно трусил. Депутатская неприкосновенность депутатской неприкосновенностью, но за компромат у нас в лучшем случае могут набить морду. Но бывают и случаи худшие.
– Хорошо, пусть будет Би-би-си. В крайнем случае «Голос Америки» или «Свободная Европа»
– Видите ли, господа, – слегка очухался, наконец, депутат, – у меня есть строгие инструкции от человека, поручившего мне деликатное дело. В конце концов, господин Сосновский и без вашего посредничества мог обратиться к вышеназванным компаниям, если бы считал это полезным для себя.
Балабанов оглядел рассеянным взором кабинет известного политического деятеля и пришёл к выводу, что слухи о роскошной жизни наших депутатов сильно преувеличены. Ни тебе серебряных раковин, ни золотых унитазов. Мебель – самый обычный итальянский ширпотреб. И кроме компьютеров да телевизоров в этой обители странствующего по забугорным столицам либерала не на чем взгляду остановиться.
Разумеется, Балабанов и не рассчитывал, что господин Полуэктов вот так сразу выложит незнакомым людям привезённый из Лондона компромат, а потому и не слишком огорчился отказу. Важнее было другое: требовалось создать у нервничающего депутата впечатление, что им заинтересовались некие могущественные и наглые структуры, цели которых непонятны, но вряд ли дружественны.
– Я расцениваю ваш визит, как провокацию спецслужб, – гордо вскинул голову Полуэктов. – И на ближайшем же заседании Думы поставлю вопрос о доверии нашему правительству.
– Не смешите, – холодно усмехнулся Балабанов. – К тому же судьба вашего правительства нас с мистером Гонлоу совершенно не интересует. Всего хорошего, мистер Полуэктов. Настоятельно рекомендую вам, хорошенько подумать над нашим предложением.
Оставив Химкина объясняться с встревоженным депутатом, доблестные стражи порядка отправились в парламентский буфет, где, не мудрствуя лукаво, заказали себе по рюмке водки с закуской по очень смешным ценам. Окружающие столики не пустовали. Балабанов опознал нескольких известных по телерепортажам людей, среди которых колоритной внешностью выделялся депутат Кандыба. К удивлению майора, Кандыба пил не водку, а чай, что, между прочим, стань это достоянием гласности, могло бы сильно подорвать его репутацию в глазах простого народа, о благосостоянии которого он неустанно пёкся. – Хаудуюду, – помахал Кандыба Гонолупенко рукой, приняв его, видимо, за представителя дружественного нам африканского народа.
– Здоровеньки булы, – не отстал лейтенант милиции от депутата в знании иностранных языков.
Кандыбу приветствие слегка удивило, и он посмотрел на свет стакан с чаем, возможно, на минуту усомнился в крепости потребляемого напитка. Появление журналиста Химкина помешало завязавшемуся контакту милиционера с депутатом перерасти в дружеское выяснение сходства идеологических платформ. Балабанов пожалел, что не успел спросить у Кандыбы, запрещено ли новым уставом КПРФ пить водку или это личная инициатива избранника народа. Выходило как-то уж слишком не по-русски: демонстративно пить чай там, где все остальные пьют водку. – Оппозиция как-никак, – напомнил майору Гонолупенко. – А водку они, вероятно, пью там, где все остальные фракции наслаждаются чаем.
Объяснение лейтенанта показалось Балабанову вполне логичным, и он с готовностью переключился на агента Химкина, приступившего, наконец, к докладу: – Полуэктов ударился в истерику сразу же, как только вы ушли. Грозился пожаловаться в суд по правам человека в Страсбурге. Он ещё от границы почувствовал, что за ним следят и, естественно, всю дорогу метал икру.
– А он какую границу переходил, польскую или финскую? – полюбопытствовал Гонолупенко.
– Его самолёт приземлился в Шереметьево, но на таможне Полуэктова едва не взяли. Потом оштрафовали за превышение скорости на пути из аэропорта до дома. Тут уж и совсем наивный понял бы – следят.
– Компромат-то хоть стоящий? – лениво полюбопытствовал Гонолупенко. – Вроде да.
– Опять голые девки? – Не совсем. По слухам, очень серьёзные вещи. – Вы ему сказали, что я резидент юпитерианский разведки? – А как же, – с готовностью кивнул головой Химкин. – Не поверил, но очень испугался.
– Вы слышали, что за Полуэктовым охотятся десять разведок? – Как десять! – присел от ужаса Химкин.
– Двенадцать, – поправил начальника Гонолупенко. – Правда, по поводу двух у нас есть сомнения – а разведки ли это вообще?
– Мафия? – ахнул Химкин.
– Бери ниже, – посоветовал Гонолупенко. – Ниже канализации. – Но это же в некотором роде…
– Именно, – со значением глянул на ошалевшего журналиста Балабанов. – Есть мнение, что господин Сосновский давно находится под пристальным наблюдением нижних сфер. А теперь под их присмотр попал и разнесчастный господин Полуэктов.
– Но зачем? – продолжал сомневаться Химкин. – Они же в некотором роде и так всевидящи. Какая тут может быть слежка. – Потому и всевидящи, что неустанно бдят, – Балабанов потянул, было, палец кверху, но тут же опустил его вниз и ткнул им в пол под ногами вздрогнувшего от ужаса Химкина. – Везде, знаете ли, своё делопроизводство. Свой счёт и свой учёт. Ну и компромат, как водится. Без компромата в Низовые сферы не попадёшь. Вот они и контролируют потенциальных клиентов.
– Всё бы ничего, – вздохнул Гонолупенко. – Но, как вы знаете, в нашу страну на днях пребывает высокий гость. Можете себе представить, какой будет конфуз, если видного российского депутата, к тому же либерала, утащат вниз как какого-нибудь развратника Дон– Жуана. Они там, на Западе, очень чуткие к вопросам морали.
Пока журналист Химкин стыл столбом у открывшейся под его ногами бездны, Гонолупенко успел поручкаться с проходившим мимо демократичнейшие спикером парламента, только вчера вернувшимся с симпозиума по случаю экономических успехов Занзибара, который почему-то проходил в городе Париже. Возможно спикер ещё не совсем отошел от парижских впечатлений, а возможно успел к ним добавить в буфете, проигнорировав устав партии, предписывающий пить чай в местах, где правящая элита пьёт водку, но во всяком случае, он принял Гонолупенко за занзибарского посла и настоятельно приглашал в кабинет. – Иес, – подтвердил Гонолупенко. – Ун моменто. Прикончим файф-о-клок и гоу к вам. На чашку чая.
Удовлетворённый его согласием спикер покинул буфет, а Гонолупенко высказался в том смысле, что пора отсюда сматываться, иначе есть риск провалить всю здешнюю юпитерианскую агентуру, которая излишне нервно реагирует на присутствие резидента.
– А у вас есть агенты и в Думе? – свистящим шёпотом спросил Химкин. – Агенты влияния, – поднял указательный палец, но теперь уже уверенно к потолку Балабанов. – В подобных случаях терминология крайне важна.
Майор из-за спины Химкина показал посмеивающемуся Гонолупенко кулак. Шутки шутками, но у Химкина чего доброго может окончательно съехать крыша, и его придётся лечить за счет министерства внутренних дел, которое и без того испытывает острую нужду в деньгах.