На неведомых тропинках. Сквозь чащу
Шрифт:
Он оторвался от моей груди и, не поднимая взгляда, приказал:
– Коснись меня... Коснись, ну же!
– кожу обожгло дыханием.
И я дотронулась, провела пальцами по плечу, груди, спустилась к животу. Он судорожно выдохнул. Напряженные мышцы чуть подрагивали, кожа теплая. Я уцепилась за пряжку ремня, просунув пальцы под пояс джинс. Веник зарычал, отбросил руку, и теперь уже сам склонился над моими брюками, дергая ткань, бегунок молнии, стаскивая кроссовки, сдирая штанины. Я низко, не узнавая своего голоса, смеялась, помогала или больше мешала,
– Они смотрят, - прошептала я.
Веник схватил мою лодыжку, коснулся губами щиколотки, потом икры, лизнул колено.
– И пусть смотрят, - ответила я сама себе.
Пусть смотрят, пусть докладывают, и я даже знаю кому. Мысль была приятной. Я хотела чтоб он узнал, чтоб почувствовал... Или ничего не почувствовал. Говорят, демоны не умеют. Пусть так. Сегодня я буду делать это за нас обоих.
В Венике мелькнула едва ощутимая горечь. Он коснулся губами внутренней стороны бедра, язык оставил на кощее влажный след. Мучительная ласка, Мучтельно-неприличная, но я не хотела, чтобы она заканчивалась. Никогда. Я запустила руки в его вечно растрепанные волосы, пальцы скользнули по запекшейся крови, по ране, что нанесла я, взяв в ладони стежку.
– Больно?
– Нет, - Веник посмотрел в глаза, перехватил мою руку и завел себе за спину.
– Это хуже.
А там... там все было перепахано, перекорежено, перевернуто.
– Веник...
– охнула я, коснувшись застрявшего над лопаткой когтя крючника.
Но он снова закрыл мне рот поцелуем, и только потом ответил:
– Веник. Запомни, - я снова ощутила его прикосновение к бедру и выше. Раздался едва слышный, мягкий треск, и в его руке оказалась последняя часть моей одежды. Разорванные трусики полетели на могильный камень.
– Твоя спина...
– Плевать, - он схватил меня за руку, дернул на себя, увлекая следом.
Веник упал назад, на раны, на камни, задевая боком могильную плиту. Горечь сменилась сладкой вспышкой боли. Он отбросил волосы с лица, легко пробежался пальцами по спине, словно пианист клавишей рояля, опустил руки ниже, сжал ягодицы.
И я поняла, что больше не могу, это выносить. Что мне на самом деле наплевать на все, даже на боль, и на взгляды, на чертову горечь. Хватит. Сегодня, сейчас, буду думать только о себе.
Я выгнулась, отстраняясь, и села на мужчину сверху. Пряжка ремня казалась холодной и неподатливой, ткань брюк лишней, собственные пальцы неуклюжими и неповоротливыми. Его запах изменился, став терпким, колючим и притягательным. Хотелось потереться о его кожу, провести пальцами, потом губами... Нетерпение обжигало. Ни минуты промедления. Ни разговоров, ни воспоминаний, ничего.
Наши руки соединились. Как и наши тела. Так долго сдерживаемый огонь ворвался внутрь меня. Пальцы переплелись. Одно движение бедер за другим. Пламя внутри и лед снаружи. Шепот ветра. Мой вдох, его выход. С каждым разом все быстрее и быстрее.
Веник что-то пробормотал, и вдруг поднялся, сел, заводя наши соединенные руки мне за спину. Сухие шершавые губы коснулись моей груди. Я дрожала, я приподнималась и опускалась. Еще раз и еще. Сладкая пытка не кончалась. Его руки сжали мои, зубы прикусили кожу. Миг острой, как нож боли... И все исчезло.
Я сама превратилась в пламя, в пульсирующий огонек, который так легко задуть.
Веник рычал, все еще впиваясь в мою плоть. Рычал и содрогался. Его удовольствие слилось с моим, укутало, закружило, зазвенело в ушах. Сердце остановилось. И на миг все показалось таким ясным, таким чистым.
Плюс и минус. Два полюса. Огонь и лед. Сейчас со мной был огонь.
Кажется, мы упали обратно на редкую колючую траву. Кажется, лежали так долго. Не знаю. Луч солнца попал в глаза, я заморгала, пошевелилась, скатилась с Веника и села. Он лежал на спине, положил руки за голову и всматривался в далекие кроны деревьев.
Падальщик не сказал ни слова, даже не отреагировал. Что ж молчание после секса мне было знакомо. Когда сказка заканчивается не надо открывать рот и говорить. Не надо все портить.
От белья мало что осталось, одежда была грязной, а прикосновение ветра к обнаженной коже таким приятным, что я натягивала брюки и рубашку с легким чувством брезгливости.
– Как первая измена?
– растягивая гласные спросил Веник.
И я с удивлением поняла, что ему и в самом деле интересно.
– Хорошо, даже более чем, - ответила я, подходя к гробокопателю, он не стеснялся наготы и не торопился одеваться, - А знаешь, что понравилось больше?
– Просвети.
– Что ты сказал "первая" - я подняла рюкзак, - Кстати, кто выиграл пари? Получишь пару бедренных костей?
– Неа, - ответил Веник, приподнимаясь и застегивая штаны, - Слишком долго принюхивался.
– И оно того стоило?
– Да, - в его голосе звучала убежденность, - Твое "коснись меня" я запомню.
Падальщик уловил мою неловкость и засмеялся. Черт, он ведь это специально сказал. Сколько мне лет, пора бы уже перестать вести себя как молоденькая инженю, но... Одно дело молчать о сексе и совсем другое говорить.
– Ты сама спросила, - отсмеявшись, проговорил он, сидя на земле.
Я расстегнула рюкзак, вытащила бутылку воды и скомандовала:
– Переворачивайся, - еще бы голос поуверенней.
Но Веник послушался, лег обратно и перевернулся на живот. Его интерес имел привкус старого крепкого чая. Поколебавшись, я снова села на него верхом, открутила крышку, сделала глоток, а потом наклонила бутылку и стала лить воду на грязную спину. Гробокопатель даже не дернулся, положил подбородок на сложенные руки и проговорил:
– Бессмысленное занятие, через пару дней и следа не останется, - он зевнул, - Особенно если пожрать. Как думаешь, мне отдадут труп той ведьмы, с которой ты сняла голову? Я попрошу очень вежливо.