На обочине мира
Шрифт:
Мы делаем ещё несколько шагов и оказываемся почти у задней стены пещеры. А потом раздаётся шум – такое пронзительное «ш-ш-ш» у устья: волна ударяется об узкий вход. Через несколько секунд наши ноги омывает водой. Когда волна отступает, я осознаю, что теперь море доходит нам до коленей.
– Идём, Уилла. Быстрее. Вон там сухой песок.
– Где она? Куда делась кобака, Мэнни? Она просто испарилась!
Я пробираюсь по воде, и тут накатывает новая волна. Песок под ногами резко идёт вверх, и вскоре я уже выхожу на сухое место. Я изо всех сил моргаю, пока глаза привыкают
Кобачьи какашки? Да вряд ли.
Мэнни всё ещё держит меня за запястье и оттаскивает подальше от новой волны, смывающей какашки и увлекающей их за собой.
– Мэнни! Прилив повышается! Я боюсь, что мы…
– Ш-ш-ш! – бормочет он. – Смотри. Видишь? Там сухо. – Он указывает на полоску песка в самой дальней части пещеры, под тёмной стеной камня. – Даже если прилив высокий, как сейчас, туда вода не доходит. Всё будет нормально, – он шлёпает по скале свободной рукой.
И в этот самый момент от устья пещеры на нас надвигается серость, как…
Ничто. Как ничто. Как пустота. Пустота это по сути и есть. Так что давайте-ка я попробую заново.
От устья пещеры на нас надвигается пустота. Только она вроде как серая. Нет, очень даже серая. Серее всего, что я когда-либо видела. Понимаете, в каком я затруднении? У меня нет времени закричать, да я и не знаю, что закричала бы, и кроме того, из моих лёгких вышибает весь воздух.
Я по-прежнему цепляюсь за запястье Мэнни, когда серая пустота поглощает нас обоих. Я смотрю вверх, вниз – кругом одна только серость, и мой желудок подпрыгивает, как когда проезжаешь по маленькому мосту, только в десять, в сотню раз сильнее.
Раздаётся металлический скрежет и звон бьющегося стекла, и до меня откуда-то доносится голос Мэнни:
– Нет! Камера!.. – Эти слова повторяются эхом, снова и снова.
Стены пещеры исчезли, растворившись в серой дымке. А что ещё страннее, песок и гравий под моими ногами исчезли тоже. Я не вижу, на чём мы стоим, но как-то ухитряюсь пискнуть:
– Мэн…
И, когда я произношу последний слог, серость пропадает почти так же быстро, как появилась.
– …ни-и-и!
Часть вторая
Глава 10
Всё начинается медленно, а потом нарастает и нарастает. Я словно нахожусь в какой-то сушилке странностей и – по крайней мере некоторое время – не могу понять, что реально, а что нет. Потом оказывается, что реально всё, но я этого поначалу не знаю.
Я уже дважды отключалась. Я нахожусь в туманном состоянии полудрёмы и смутно припоминаю сон про Мэнни, и кобаку, и пещеру.
– Мина, милая моя! Просыпайся! Опоздаешь!
Мама стучит в дверь, и первая мысль, которая возникает
Так, моё полное имя – как вы уже знаете – Вильгемина. (Знаю, знаю: кого, блин, вообще зовут Вильгеминой? Мою прабабушку, вот кого, так что… супер. Повезло мне.) Неважно; обычно меня это не волнует, потому что в основном меня называют Уиллой. Но Миной? Почти никогда. С чего это мама решила сегодня использовать эту форму, я понятия не имею. Это какое-то проявление дружелюбности, что ли – ну знаете, она примеряет мне новое ласковое прозвище? Это было бы очень неплохо, если честно. В последнее время мама только и делает, что огрызается. «Мина, милая моя» – приятное новшество.
Так вот, я лежу в постели, чувствуя растерянность и головокружение. Перед глазами всё плывёт, так что сфокусироваться трудно, а по всему телу такое ощущение, будто кожа не совсем мне подходит. Я сажусь, смотрю, прищурившись, на стены и думаю: «Они всегда были бледно-голубыми?» Я могла бы поклясться, что раньше они были кремовые.
По крайней мере я не чувствую во рту противной утренней сухости. На языке до сих пор смутно ощущается вкус мятной жвачки, которой поделился со мной Мэнни, чтобы перебить запах сюрстрёмминга…
Но это было во сне, не так ли? Поразительно, до чего правдоподобными могут быть сны. Можно проснуться и всё равно думать, что это произошло взаправду!
Вот только… я провожу языком по рту – и вот он: почти безвкусный, жёванный-пережёванный кусочек жвачки. Я достаю его и секунду оглядываю, а потом кладу на тумбочку.
Так, ладно, это странно. Откуда у меня во рту жвачка, если вся эта история с Мэнни мне приснилась?
Обычно я даже не покупаю жвачку. Не то чтобы она мне вообще не нравилась – я беру, если предлагают, – но, знаете, это просто не моё. Я уверена, что её мне дал Мэнни. И разве это случилось не прямо перед тем, как мы погнались за кобакой?
Что ещё страннее, я полностью одета. Штанины джинсов в самом низу у меня мокрые; где-то посреди ночи я сняла кроссовки, потому что они стоят рядом с кроватью – тоже мокрые.
Словно в трансе, я сажусь на краю кровати и стягиваю с себя липнущую к телу одежду, пока в голове проносится ураган мыслей.
Если мы правда гнались за кобакой до пещеры, как я попала домой?
Почему я не помню?
Я что, ударилась головой или что-то в этом духе?
Я ощупываю свою черепушку, но ни шишек, ни ранок не нахожу.
Стены точно были кремовые. Я в этом уверена.
Я пытаюсь привести свои запутавшиеся мысли в хоть какой-то порядок и чищу зубы над раковиной в спальне. Мама времени даром не теряла: сменила мою пластиковую щётку на крутую, с деревянной ручкой, а паста теперь не в тюбике, а в банке. Вот только банка уже не новая. Кто-то – скорее всего, Алекс – ей уже попользовался, что, наверное, немного фу, если она совала внутрь свою щётку, но…