На «Орле» в Цусиме: Воспоминания участника русско-японской войны на море в 1904–1905 гг.
Шрифт:
Из слов Пароменского я сделал вывод, что он знает не все, а основывается на доносе кого-то из черносотенных воспитанников, заметивших у меня нелегальные издания. Поэтому все его подозрения сосредоточились на мне лично, а о существовании нашего конспиративного кружка и характере его работы у него никаких данных нет.
Я не стал запираться и признался, что действительно у меня есть несколько брошюр, которые хранятся в моем столе проектировального класса.
Пароменский немедленно пошел со мной в класс. Там я вручил ему случайно бывшие у меня на руках брошюры Либкнехта, Лассаля, Амичиса и Эрфуртскую программу германской соц.-демократии.
Но наш
Это происшествие многому нас научило. Мы увидели, что училищное начальство кое-чем встревожено и нам нельзя полагаться на непроверенных воспитанников. Если мы будем вести агитацию широким фронтом по примеру других высших учебных заведений, то нас быстро ликвидируют. Поэтому необходимо немедленно перейти от широкой работы к более углубленной, но законспирированной.
Зная, что за мной установлено тщательное наблюдение, наш кружок постановил, чтобы я временно изолировался от политической работы и сдал все дела Филипповскому.
Это вынужденное бездействие весьма тяготило меня. Оставаться далее в училище — значило принять условия Пароменского, т. е. уйти от всякой политической работы. Поэтому у меня возникло желание перейти на кораблестроительный факультет Петербургского политехнического института, который был открыт в 1902 г. Бросать свою избранную специальность я ни за что не хотел.
В ближайшую поездку в Питер я пришел на квартиру к декану кораблестроительного факультета К. П. Боклевскому. Он очень любезно принял меня и проговорил со мной часа два. На мой вопрос, смогу ли я рассчитывать на прием в институт, он мне сказал:
— Вы должны кончить Инженерное Морское училище уже весной 1904 года и сразу попадете на весьма интересную практическую работу, а из института вы не сможете выйти, даже в лучшем случае, ранее 1908 года. Несомненно, за потерянные вами четыре года вы на службе во флоте почерпнете гораздо больше, чем сможет дать вам наш институт.
После совещания с училищными друзьями я решил взять себя в руки и скорее кончить Инженерное училище, так как вся обстановка убеждала нас, что приближается время, когда всюду потребуются люди, готовые идти с народом.
2 февраля. Вчера, наконец, мы проводили механиков, уехавших на Восток через Москву. Наш выпускной курс кораблестроителей получил разрешение отправиться в Петербург и принять участие в проводах товарищей.
Ряд первых неудач на Востоке создал в военных кругах и близких к ним слоях общества жажду и потребность реванша. Накопившееся чувство уязвленного национального самолюбия требовало немедленного удовлетворения. Ввиду отсутствия героев с театра войны надо было отыскать их у себя дома. Выход этому настроению был найден в чествовании уезжавших на войну инженер-механиков.
И по иронии судьбы эта честь выпала на долю именно механиков, которые до сих пор не пользовались во флоте особым почетом. Из Морского Инженерного училища не выходил руководящий командный состав флота, а громкими аристократическими и титулованными именами своих питомцев училище не блистало. В то время как в Морском корпусе учились сынки благородного дворянства, в Инженерное училище шли дети чиновников, разночинцев и даже «кухаркины дети». И вообще
Но при первых же тучах на восточном горизонте прежде всего пришлось вспомнить о механиках. И досрочный выпуск последнего курса Инженерного училища сразу поставил их в центре всеобщего внимания флота и близких к нему кругов общества, а потому и чествование механиков сразу превратилось в патриотическую манифестацию.
Кто бы всего месяц назад мог поверить, что молодые механики будут приглашены к обеду самим Николаем вторым, будут сидеть за одним столом со всем «царствующим домом»? А между тем после представления управляющему Морским министерством Авелану механиков доставили в придворных каретах на высокоторжественный раут в Зимний дворец. Там за обедом «шампанское лилось рекой», царь говорил заздравные речи, а великие княгини и юные княжны наперебой ухаживали за молодыми «душками-моряками» и кокетничали с ними. Новые мундиры механиков блистали своим серебряным шитьем, они отправлялись прямо на войну, проливать кровь «за царя и отечество», в голове шумело от выпитого вина и обворожительного приема, а в будущем уже мерещились боевые ордена. И при всем этом — такая честь и высочайшее внимание выпали на долю не командному составу, не строевым офицерам, а каким-то механикам, носившим штатские «звания», а не «чины».
Это настроение «высоких сфер» было мгновенно воспринято и широкой улицей. Механиков всюду встречали криками «ура», дамы бросали им цветы, а у дворца их ждала толпа, состоявшая из студентов-белоподкладочников, гостинодворских купцов, случайных зевак, дворников и шпиков, неистово вопивших «Боже, царя храни».
Но этот приступ патриотического угара достиг апогея при проводах на Николаевском вокзале. Здесь был выстроен почетный караул от флотского экипажа с оркестром, собралась масса моряков, родственников и друзей, помимо случайной публики, падкой до уличных развлечений.
Приветствия, воинственные пожелания «громких побед над дерзким врагом», букеты цветов, звон последних бокалов, марши оркестра создавали бравурную шумиху показного подъема», а у меня невольно щемило сердце, когда я пробегал глазами по лицам друзей, с которыми ел хлеб-соль четыре года в стенах училища. Ведь вместе с ними пролетели самые лучшие юные годы.
Среди вокзальной суеты я и несколько членов нашего тесного кружка собрались вокруг Саши Певцова и на прощание обменивались последними соображениями о будущем ходе событий.
Патриотический азарт толпы не вводил нас в заблуждение. Саша Певцов высказал общее мнение, что это — показной угар и что отрезвление придет быстро, когда бремя военных тягот окажет свое неизбежное действие.
Конечно, сама война на далекой окраине прямой угрозы царскому правительству представлять не может, но если ход событий будет умело использован революционными силами внутри страны, то её последствия должны будут вызвать глубокие внутренние потрясения.
К нашей группе подошел друживший с нами Вася Толмачев. По его словам, в Морском министерстве уже допускают возможность скорого разрыва железнодорожной связи с Порт-Артуром, так как наши сухопутные силы слишком незначительны, чтобы помешать продвижению японской армии, высаженной в Чемульпо, а парализованный флот уже не может предотвратить дальнейшую высадку японского десанта. И тогда отрезанному Порт-Артуру предстоит судьба второго Севастополя: он будет блокирован японским флотом с моря и осажден армией с материка. На прорыв нашего флота из Артура во Владивосток сейчас надежды нет.