На острие меча
Шрифт:
Похоже, что Гяур тоже знал о сомнениях совета. Каким-то образом узнал о них, хотя совет никогда не разглашал тайн. И, очевидно, князь не одобрил его выбора. Впрочем, начать нужно с того, что Гяур вообще не нуждался ни в каких советниках. Демонстративно, вызывающе не нуждался. Он всегда чувствовал себя свободным рыцарем, эдаким «вольным стрелком». Не зря, прежде чем прийти на Украину, он уже успел хоть недолго, но послужить султану, императору и еще нескольким правителям.
Впрочем, ритуал длился всего несколько секунд. Едва успев завершить его, Улич махнул рукой предводителю норманнов, и тот помчался со своей
Словно предвидя это решение Улича, князь погнал коня как можно быстрее и, прежде чем норманны успели настичь его, промчался через теснину, оказавшись перед широкой долиной, в которую с разных сторон стекалось несколько дорог и тропинок.
Склоны этой части долины тоже оказались усеяны валунами. Однако здесь они «произрастали» не так густо, и низинное ложе было покрыто не щебнем, а большими синевато-зелеными, с желтым переливом, коврами из травы и цветов, излучающими успокоительную поднебесную прохладу.
— Князь! Там впереди бой, князь! — показался из-за гряды камней Хозар, посланный вперед вместе с двумя опытными воинами-лазутчиками, Кострой и Назирисом, в разведку.
— Бой?! — осадил коня Гяур. — Кто же там сражается?! У них большие силы?
— Обоз под охраной сотни казаков. И еще какая-то карета. Кажется, с ней несколько польских гусар.
— Так с кем же сражаются эти польские гусары, гнев Перуна?! С казаками?!
— Похоже, что на них напал отряд Бохадур-бея! На гусар и казаков!
— Ну что ж, значит, Сварожичу все же угодно было свести меня с этим Бохадур-беем, — рассмеялся Гяур, протягивая руку, в которую Олаф тотчас же вложил его грозное копье-меч. — Далеко они отсюда?
— За рощей. Туда подходит еще одна долина. Там река. Небольшая река, князь.
— К роще движемся бесшумно. Попытаемся ударить внезапно, — негромко наставлял свои сотни Гяур. — За мной, русичи-гяуры!
— О-дар! — негромко, но все же дружно откликнулись воины только им известным боевым кличем предков-уличей.
16
Как ни гнал сержант-кучер лошадей, тем не менее вечер настиг их у небольшого заезжего двора, расположенного у подножия горы в двух милях от ближайшего селения.
В трактире, кроме д'Артаньяна и его спутников, ужинала лишь семья проезжего священника. В номерах тоже царила тишина, а весь вид заведения мсье Оржака, как представился его хозяин-горбун, свидетельствовал, что оно пребывает в запустении и вот-вот должно быть описано за долги.
Настораживало и то, что хозяин несколько раз поинтересовался, действительно ли они останутся у него на ночь и согласны ли уплатить за ночлег прямо сейчас, а не утром. Держался он при этом слишком скованно, воровато посматривая то на дверь, то на темнеющее окно, за которым фиолетовой занавесью опускалась ночь; переминался с ноги на ногу и почти непрерывно сокрушался: «Проклятая война. Каждый наживается на ней, как может, только мне одному разорение, только мне…»
— Но почему вам-то разорение? — не сдержался д'Артаньян. — Фронт довольно
— Так ведь… дорога, — все так же сокрушенно сказал Оржак. — Не спорю, на ней случаются и хорошие люди. Но на сотню порядочных посетителей достаточно одного злодея, чтобы она превратилась для трактирщика в ад. И будь проклят день, когда черт дернул меня строиться здесь, вдали от села, у этой разбойничьей дороги.
Он хотел добавить еще что-то, но в это время дверь открылась, и в трактир вошел рослый детина в давно не стиранном, изношенном мундире пехотинца. Увидев его, хозяин тотчас же сник, горб еще больше обострился, так что, казалось, вот-вот вспорет засаленный малиновый кафтан. Молча указав солдату место за столом, справа от двери, он поспешно вышел, успев едва слышно проговорить: «Опять этот дезертир!»
— О, да здесь гости в плащах с лотарингскими крестами, — желчно ухмыльнулся вошедший, проходя между д'Артаньяном и де Морелем, уже поднявшимися из-за стола. — Что, отвоевались? В карету — и в Париж? Молитвенно, молитвенно… Честь имею представиться: Серж. Отставной сержант.
— А чем заняты в этих краях вы, доблестный воин лесов и дорог? — в свою очередь поинтересовался д'Артаньян.
— Так ведь сам себе и ответил, мушкетер, лотарингский крестоносец, — все так же бесцеремонно осматривал Серж мундир де Мореля и запыленный плащ Шевалье, словно уже приценивался к ним. — Война — что волчица: каждый щенок сосет ее, как может. Вот так вот, ромулы марсовы, — смачно икнул он, оскалив гнилостную желтизну зубов. — Молитвенно, молитвенно… Эй, горбун, мяса и вина!
Поужинал солдат-оборванец очень быстро и, не расплатившись, — мушкетеры заметили это, — исчез. А еще через несколько минут сержант-кучер, вернувшись из конюшни, сообщил, что неподалеку рыщет небольшая, человек на семь-восемь, банда дезертиров, которая тиранит хозяина, грабит постояльцев да буйствует на окрестных дорогах. Об этом, побаиваясь гнева горбуна, поведал ему работник-конюх.
— Мушкеты я уже зарядил, — добавил сержант, давая понять, что решение он видит только одно: готовиться к нападению.
— С вашими двумя мушкетами, господа мушкетеры, у нас их шесть. Хватит на целую роту. Я с мушкетом и пистолем спрячусь в конюшне. Конюх обещал подсобить вилами. Кто-то из вас может засесть в карете. Солдат, который приходил сюда, околачивался возле нее и видел, что она пуста. Проверять они вряд ли станут.
— В карете улягусь отдыхать я, — предложил Шевалье. — Одного мушкета мне хватит. Остальное сделает татарский лук. Шпагой владею плохо, но стреляю — дай Аллах такую меткость хоть хану, хоть перекопскому мурзе. Да освятит меня звезда путника.
На лестнице, ведущей на второй этаж, появился хозяин. Он успел провести в отведенные им комнаты кюре с женой и дочерью-толстушкой, которую родители везли к известному лекарю в Амьен, и сумел подслушать разговор остальных своих воинственно настроенных постояльцев.
— Вы что, в самом деле собираетесь противиться этим бандитам? — спросил он дрожащим голосом. — Они не убивают. Только грабят. Не убивают, если им не сопротивляются, — медленно спускался он вниз, произнося на каждой ступеньке два-три слова. — Поэтому вам лучше покориться. Их не менее девяти.