На острие меча
Шрифт:
— Последствие ордеров на мой арест — тех, что Дирекции не удалось реализовать; ищут повод и прощупывают всех, с кем встречаюсь.
— Прекратим встречи?
— Это бросится в глаза. Нет, паниковать не стоит. У Дирекции в списках моих приятелей должно быть с полсотни имен, среди них «сговоровцы», монархисты, фашисты. Шарада, в которой легко запутаться. Но я рад, что ты заговорил об этом. Все может быть, Форе. Да, все! И я наметил тебя руководителем группы на случай, если со мной что-нибудь случится.
Никифоров не был суеверен, но тут не сдержался, трижды стукнул костяшками пальцев по деревянной крышке стола.
— Бог с тобой, Сашо!
— Это не шутки, Форе.
...Он, действительно, принял все меры, какие мог.
Генерал-майор Никифор Никифоров, скорее всего, останется вне подозрений и сможет на ходу перенять руководство группой.
«Все мы ходим на острие меча»,— думал Леев. И был прав.
Где-то в середине февраля Попов тоже заметил, что за ним следят. Люди Любена Сиклунова всерьез взялись за изучение «Эльфы», обнаружив в журнале постоянной клиентуры фамилию и адрес Пеева. Не составляло труда выяснить, что обслуживанием «Блаупункта» доктора занимался сам технический руководитель мастерской. Гешев не делал из этого факта поспешных выводов, но решил проверить, почему Эмил оказывает такое предпочтение далеко не самому состоятельному клиенту.
Кроме того, отделение «А» интересовалось всеми софийскими радиотехниками без исключения. Костов на одном из совещаний выдвинул мысль, что радиста, скорее всего, следует искать среди специалистов. Он, конечно, считался с тем, что радиста могли специально перебросить через кордон, но наряду с этим версия о местном происхождении хозяина радиоточки требовала тщательной разработки.
Делиус, председательствовавший на совещании, пожал плечами.
— Допустим, он местный. Допустим, имеет отношение к радиомастерским. Как вы его выявите?
— Будем мобилизовывать радиотехников в армию. В Софии их около семидесяти. Уйдут в казармы один, другой, двадцатый, тридцатый, и бог даст, рация заглохнет. Кроме того, станет ясно кто.
— Как быстро это можно сделать?
— Не слишком скоро. У большинства есть законные льготы и отсрочки от призыва. Месяцев пять, я думаю.
— Это долго,— подвел Делиус итог.— Но действуйте! Как часть комплекса мероприятий — годится.
Радиомастерские закрывались одна за другой: «Симменс», «Камертон», «Эфир», «Электрон»... Рация работала, и Делиус ничем не мог успокоить Берлин, откуда все настоятельнее требовали конкретных результатов. Неспокойно чувствовал себя и посол Бе-керле, получивший по прямому проводу нагоняй от
Гиммлера. Рейхсфюрер не стеснялся в выражениях. «В вашем гардеробе семьдесят шесть костюмов,— жестко сказал он.— Не спорьте, я не ошибаюсь. Именно семьдесят шесть. Так вот, я знавал послов, которые сейчас довольствуются одним — арестантским. Не заставляйте меня разочаровываться в вас, Бекерле».
В марте повестку о призыве получил брат Эмила, числившийся основным владельцем «Эльфы». Ему предписывалось в трехдневный срок явиться в казарму. Следовало ожидать, что очередь Эмила надеть шинель не за горами, и тогда его «музыка» по наследству переходила к запасной радистке. Пеев не любил полагаться на авось и заранее четко распределил роли.
Педантизм? Что ж, он сам считал себя немножко педантом, относя это качество к числу деловых достоинств. Именно умение рационально организовать жизнь позволяло ему долгие годы совмещать бездонную по объему работу партийного функционера с археологическими изысканиями, адвокатской практикой, обязанностями депутата Народного собрания и редактора газет «Время», «Земледельческое знамя» и «Пахарь». Помимо этого он как-то ухитрялся найти в сутках час, чтобы заняться политическим образованием сына, вместе с Елисаветой посещал театры, кино, и никогда не уставал.
Сколько он помнил себя, дом — семейный дом Эль и его — был полон народу. Здесь подолгу жила многочисленная родня, дневали и ночевали друзья. По вечерам приходил, засиживаясь порой заполночь, Христо Топракчиев, знаменитый в Болгарии летчик— ас времен первой мировой. За ним на огонек заглядывал Христо Данов — археолог, начинавший свой путь в роли скромного участника исторического кружка, организованного Пеевым в Пловдиве.
А были еще приемы во дворце, традиционные посещения клуба, выступления в суде, консультации промышленников по коммерческому праву.
Были книги, которые он читал в огромном количестве.
Была марксистская литература, требовавшая тщательного изучения.
Было новое дело, ставшее архиважным, главным— руководство группой, выполнявшей сложные задачи.
Педант? Что же, пусть так. Если это на пользу, он согласен. В одном из рапортов Сиклунов отметил умение «объекта» в течение дня проделывать фантастическое количество дел. Он был цепок и наблюдателен, инспектор Любен Сиклунов, и полагал необходимым разрабатывать «объекты» всесторонне, с максимальной детализацией данных. Занявшись Пеевым и «Эльфой», он не поленился не только собрать характеристики на каждого из тридцати рабочих мастерской, но и составил абсолютно точный план двухкомнатной квартиры Эмила на улице Царя Симеона, 25, отметив на схеме, где стоит комод, а где фикус в кадке, описав замки на двери и расположение окон. Он и сам не знал, понадобится ли это или нет, но с жадностью скупца клал в свою полицейскую торбу и щепочку, и гаечку — впрок, на будущее. Одновременно, с неменьшей тщательностью, он изучал политическое лицо Эмила и представил Гешеву заключение, что технический руководитель «Эльфы» ...«политически благонадежен».
— Это точно? — спросил Гешев.
— Каждый рабочий опрошен в отдельности. Квартальный надзиратель, со своей стороны, отзывается положительно.
Гешев захлопнул папку с бумагами, положил в нижний ящик стола. Значит, не Попов... Надо искать.
Линии пеленгов, прочерченные операторами пе-ленгаторных автобусов, сходились на квартале возле церкви святого Георгия — настоящем муравейнике, с тысячами жителей. Нечего было и думать о повальных обысках: они, скорее, предупредили бы радиста об опасности, чем вывели бы на него. Представлялось нереальным внедрение агентуры. В каждую квартиру не внедришь! Как же быть? Долгое время в Софии работали три рации. Потом две умолкли, перестали выходить в эфир, перебравшись в другие города, где их засекли на старых частотах. Оставалась одна, последняя, выявления которой Доктор требовал с таким выражением лица, что у Гешева по спине пробегал холодок. Кроме того, отделение «А» занималось поисками неуловимой нелегальной радиостанции «Христо Ботев», используемой коммунистами для широковещательных передач, подрывавших моральный дух населения. О Германии и ее фюрере дикторы «Христо Ботева» говорили такое, что Доктор белел от ярости.
В последнее время, к удовольствию Делиуса, слышимость станции заметно ухудшилась. Порой голоса дикторов полностью «затухали»... Пеев, со своей стороны, также отметил этот факт и в очередной телеграмме Центру просил, если есть возможность, принять меры к улучшению слышимости. В этой телеграмме он особо подчеркивал, что «Христо Ботев» пользуется огромным влиянием и авторитетом в народе. Сам он ежевечерне, в привычный час настраивал «Блаупункт» на нужную волну и слушал болгарскую речь — спокойный голос диктора, перечислявшего города, оставленные гитлеровцами под ударами советских войск. Каждое сообщение было как праздник.