На острове Колибрии, или Кровь королей
Шрифт:
– Время: завтра, в шесть часов утра, – торжественно сообщил лейтенант.
– Отлично. Я ожидал, что вы скажете «в первый вторник после первого понедельника в ноябре». Кто назначил время?
Но Загос не улыбался.
– Время назначил Корвич. Это – право вызываемой стороны.
– А какое место?
– Парк в Дворках.
– Где же это?
– Это любимый замок короля. Он находится в горах, в двадцати милях вглубь страны.
– Вы выбрали не особенно близкое место!
– Место выбрал Корвич. Это право вызываемой стороны.
– Человек выплескивает вам в лицо дрянное вино, и это дает ему право сказать вам, где и когда он желает убить вас. Очень мягкие правила для «вызываемой стороны»! По-видимому, мне самому следовало потянуть Корвича за его сломанный нос и заставить его вызвать меня.
Загос явно сочувствовал американцу, но был связан этикетом.
– Да, поскольку дуэль была неизбежна, это было бы гораздо лучше, – сказал он.
– Хорошо, – покорно согласился Билли. – А позволили ли вам дуэльные правила упомянуть о том, что я бывший чемпион по фехтованию?
– Да! – Загос наконец улыбнулся.
– Какое впечатление произвела эта приятная новость на его нежную душу?
– При всех своих недостатках капитан Корвич не трус, – сказал лейтенант, лицо которого снова стало серьезным.
Билли сидел лицом к входу и заметил приближение двух людей, с которыми у него было, можно сказать, уличное знакомство, так как он имел с ними дело на Рыцарской улице. Это были долговязый рыжий Петр Хрозия и толстый черный Набуков – оба весьма воинственно настроенные.
– А вот, – сказал Копперсвейт, – кажется, его представители.
Он был прав. Оба офицера подошли к их столику и, глядя только на Загоса, щелкнули каблуками и отдали честь широким взмахом руки, как это модно в большинстве европейских армий. Загос встал и ответил на приветствие. Билли тоже поднялся, но не счел нужным поклониться. Тогда его товарищ представил его эмиссарам в порядке их чина.
Теперь они отдали честь и Копперсвейту, но глаза их при этом враждебно сверкали. Билли тоже отдал честь. Он еще помнил, как это делается, хотя это движение вышло у него на американский лад.
– Благодарю вас, – сказал он в ответ на поток традиционных фраз из уст толстого Набукова.
Билли не нашел уместным добавить, что уже встречал этих джентльменов раньше.
Все сели. По-видимому, на обязанности вызывающего на дуэль лежало заботиться о напитках для секундантов вызываемого. Копперсвейт дал заказ официанту.
– Прекрасная погода, – сказал он.
Он не был уверен, что это соответствует этикету, и сказал это наугад. Хрозия согласился, что погода превосходна.
– Надеюсь, что она будет хороша и завтра, – продолжал Копперсвейт. – Кстати, Загос, завтра вечером будет опера? Мне хотелось бы послушать это сопрано…
Стойка для напитков была всего в двух шагах. Вино быстро появилось на столе, и за вином произошел церемонный обмен поклонами.
– А теперь, – сказал Загос, – я полагаю, мы приступим к делу.
Последовал короткий разговор, очевидно, соответствовавший давно установленному ритуалу. Секунданты устно обменялись полномочиями, и руководитель Копперсвейта деликатно намекнул ему, что остальная беседа должна происходить в отсутствие участника дуэли.
– Отойдите на несколько шагов в сторону, – предложил Билли. – Или вы хотите, чтобы я ушел?
Нет, уйти должны были они. Они попрощались и отошли в сторону. Американец наблюдал за ними с напускным равнодушием. Он видел, что последовало какое-то сообщение, явно неприятное для его секунданта.
Опять повторилось отдание чести. Хрозия и Набу-ков ушли. Загос с вытянутым лицом вернулся к столику.
– По нашему кодексу, – сказал он, – выбор оружия принадлежит…
– Вызываемой стороне! – закончил за него Билли. – Я в этом не сомневался.
Но Загос не понял иронии.
– Капитан Корвич, – объявил он, – выбрал пистолеты!
Глава XVIII. Парк в Дворках
– Что-о? – произнес Билли.
В нем, фехтовальщике, приехавшем из страны, где не дерутся на дуэлях, слово «дуэль» вызывало только одно представление: о шпагах! Хотя он никогда не пользовался ими, как он выражался «ради крови», тем не менее он чувствовал себя способным справиться с любым противником и рассчитывал устранить Корвича со своего пути.
– Что-о? – повторил Копперсвейт.
Загос, несмотря на свою молодость, обладавший большим опытом, думал о том, как редко люди, владеющие клинком, так же опытны в обращении с огнестрельным оружием, и о том, что Корвич представлял собой блестящее исключение из этого правила. И лейтенант мрачно повторил:
– Пистолеты. Капитан – прекрасный стрелок. Он стреляет даже лучше, чем фехтует.
– «При всех своих недостатках, – процитировал Билли, – капитан не трус». Все же нельзя не отметить, что он отлично знает права «вызываемой стороны».
Элегантный офицер в ярком, плотно облегавшем его мундире, предназначенном для парадов и смотров. Молодой американец в изящном штатском костюме. Вокруг них нарядные люди, пьющие ликеры, женщины в светлых платьях. Ясное небо, благоуханный ветерок. Такси. Трамваи. Оркестр, играющий «Птичку-колибри». И этот разговор о смерти.
Билли начал насвистывать. Загос пожал плечами.
– Нет, он не трус, мистер Копперсвейт. Я его решительно не понимаю.
Билли понимал его еще менее. Знают ли они, его враги, что он обладает известным документом? Конечно! Раслов требовал эту бумагу. Да оно и понятно: бумага была передана Копперсвейту довольно открыто, а Корвич, как друг короля, несомненно пользуется доверием Раслова.
Вдруг лейтенант просветлел:
– Да, я забыл: ведь вы американец. Несомненно, Корвич имел в виду, что все американцы умеют стрелять.