На пажитях небесных
Шрифт:
Теперь, однако, отвлеченные идеи показывали свою силу; они порождали реальность, причем самую грубую, с уголовным оттенком. Камни, превращенные в хлебы, думал я, безопасны лишь в книгах; будучи материализованы, они становятся взрывчаткой, поводом для столкновений и катастроф. Обыкновенные земные люди берутся за дело, которое всегда требовало божьей мудрости. При этом они, конечно, не могут обойтись без споров, взаимных проклятий и ожесточенной борьбы. Неужели, думал я, эти два года ничего не изменили, и Регина только для того сблизилась с брейкером, чтобы добиться победы над Минским? Эта мысль не отпускала меня до самой Амброзии, но я, однако, ничего не сказал Мейдену. Да и что я мог сказать? Что катастрофы на биостанциях вызваны желанием одной женщины
Хуже всего, что я в конце концов сам запутался. Когда я вспоминал слова Минского, мне казалось, что все стоит на своих местах, наука борется за гуманизм и человечество движется ко всеобщему благополучию. Но стоило мне встать на точку зрения Регины, как открывались такие катастрофические бездны, в которых могли сгинуть не только несколько биостанций, но, может быть, и вся цивилизация. Приближаясь к Амброзии, я не знал, выступаю ли я при этом спасителем человечества или тем, кто толкает его в пропасть. Так или иначе, я не ждал от Амброзии ничего хорошего. Мне теперь даже трудно было поверить, что благодаря успеху программы «Скайфилд» этот астероид мог стать для человечества вратами в рай. Даже внешне Амброзия мало подходила для столь радостного места. Все углистые астероиды необыкновенно темны, это самые мрачные объекты в Солнечной системе. Двухсоткилометровая косматая глыба Амброзии, растущая на экране, как медленный черный взрыв, скорее походила на вход в преисподнюю, чем в райские кущи.
Один из бытовых отсеков биостанции пышно именовался «Отель Амброзия». Пахарь зарегистрировался там под чужим именем и вселился в номер, который заранее был подобран так, чтобы, выходя из него в любую сторону, брейкер обязательно проходил мимо комнаты, занимаемой нашим человеком. В номере Пахарь пробыл недолго. Как было установлено, он проглотил две таблетки успокаивающего средства и запил их стаканом минеральной воды. Затем спустился в холл и спросил у портье, какой марки компьютер используется на биостанции и постоянно ли он действует в синхронном режиме с МИНИКСом. Ему ответили, что все работы на астероиде программирует и проводит компьютер «Логос-дейта», который входит в МИНИКС на правах подсистемы и непрерывно общается с ним. После этого Пахарь отправился на встречу с Минским. Разговор между ними состоялся в баре на верхнем этаже отеля. Наши люди находились двумя этажами ниже и с помощью телекамер, установленных в зале, наблюдали за происходящим. Как только встреча закончилась, на связь со мной вышел руководитель группы наблюдения Эдмунд Дин.
– По распоряжению Мейдена мы переходим в ваше подчинение, комиссар. Когда вы будете на Амброзии?
Я ответил, что посадка состоится через полтора часа, но у нас нет времени ждать и следует обсудить беседу Минского с Пахарем прямо сейчас.
– Выберите из видеозаписи самое важное и покажите мне. Остальное можете передать словами, – сказал я Дину.
– Хорошо, – кивнул он. – Даю начало.
Экран мигнул, появилась картинка, и я увидел Пахаря сидящим за столиком в баре. Через минуту к нему приблизился Минский, поздоровался, сел. При этом сработал трансфокатор, лицо брейкера придвинулось вплотную, и я впервые смог отчетливо рассмотреть его. Пахарь выглядел сейчас совсем не так, как на голограмме, которую я видел на совещании. Передо мной было лицо одержимого, может быть, даже безумца. Все, что обычно любят описывать авторы дешевых детективов: запавшие глаза, потный лоб, горящий беспокойный взгляд, фанатично сжатые губы. В облике Пахаря ощущалось огромное внутреннее напряжение, временами переходящее в явственную лихорадку. Словом, это был человек, живущий, что называется, на пределе. Я немало видел подобных типов; такие люди слишком развиты, чтобы невозмутимо сознавать себя вне закона, и потому живут с ощущением насекомого, которого вот-вот прихлопнут. В конце концов это их так изматывает, что они даже с облегчением протягивают руки, когда им надевают наручники.
– Вас
– Нет, – усмехнулся Пахарь. – Я сам пожелал вас видеть. Регина лишь рассказала мне о вашей работе.
Лицо Минского поскучнело.
– Вы, очевидно, биолог? – спросил он без особого любопытства.
– Нет, я кибернетик.
Минский удивленно взглянул на Пахаря:
– Тогда не понимаю… чем, собственно, обязан…
– Я задам вам несколько вопросов. Прошу вас ответить на них предельно искренне. Это очень важно.
Минский пожал плечами:
– Если смогу – пожалуйста.
– Почему вы расстались с Региной?
Вопрос был явно неожиданным и грубым. Минский даже покраснел.
– Зачем это вам?.. Кто вы?
Пахарь медленно посмотрел на Минского.
– Повторяю, – сказал он, – вопрос очень важен. От него зависит жизнь человека.
Кажется, Минский начал пугаться брейкера. Он отвел глаза в сторону и криво усмехнулся:
– Не знаю, что вас интересует… Регина разлюбила меня. Мы пытались сохранить наши отношения, искали пути друг к другу… Но потом ее словно понесла какая-то нечистая сила…
– Регина обращалась к компьютеру, чтобы переменить партнера?
Все – и смысл, и выбор слов, и интонация, с которой был задан вопрос, – все вызывало в Минском отвращение. Его, кажется, даже передернуло, но он, видимо, еще не набрался мужества, чтобы встать и уйти. Может быть, он боялся за Регину.
– К чему вам эта чепуха? – скривился он. – Какой-то бред… Ну да, однажды, когда между нами еще все было хорошо, Регина в шутку заполнила карточку брачной конторы или какого-то там клуба знакомств… не помню точно. Машина выдала ответ – его прислали по почте. Оказалось, что где-то существует мужчина, идеально соответствующий ее вкусам. Мы посмеялись, вот и все. Повторяю: это была шутка.
На этом месте Дин прервал запись и сказал, что дальше долго не было ничего интересного. Минский, раздраженный и обеспокоенный бесцеремонными расспросами Пахаря, не мог и не хотел уйти, не выяснив смысла встречи. Пахарь же, словно испытывая терпение Минского, начал расспрашивать его о работе, но делал это без любопытства, как бы по обязанности. Казалось, ему уже давно известно все не только о направленности интересов биолога, но и о секретной программе «Скайфилд». Возможно, так оно и было. Минский нехотя, в самых общих чертах рассказал о своих опытах. Из его объяснений Дин узнал, что человек – существо гетеротрофное, способное синтезировать составляющие его элементы только из органических веществ. Но в космосе органики нет, поэтому Минский видит свою задачу в придании человеку аутотрофных свойств, то есть способности жить за счет неорганической природы. Он сообщил, что опыты идут успешно, и затем, видимо, сознательно углубился в такие экзобиологические дебри, что Дин больше ничего не понял. По его мнению, то же и Пахарь. Он прервал Минского и неожиданно сказал такое, отчего все наши встрепенулись:
– Вы должны прекратить свои работы.
Здесь Дин вновь включил запись, и я увидел, как при этом Минский осекся на полуслове. Он даже отшатнулся:
– То есть как?.. Зачем?.. По какому праву вы этого требуете?
– Не пугайтесь, прекратить не навсегда. На время.
Минский пристально посмотрел на Пахаря.
– Вы сумасшедший… – сказал он.
– Я нахожусь в здравом уме и твердой памяти, – устало ответил Пахарь, – и прошу вас отсрочить свои опыты ввиду чрезвычайных обстоятельств.
– Каких?
Пахарь вздохнул.
– Они еще не ясны и… пока не время говорить об этом. Вы все узнаете, когда мы снова встретимся. Если этого не произойдет, вас введет в ситуацию Регина. Сейчас мне нужно, чтобы вы дали обещание прервать исследования до тех пор, пока вас не найду я… или она. Это будет довольно скоро, несколько дней… и все.
– А потом я смогу продолжить свое дело?
– Да. Но, может быть, вы этого сами не захотите.
– Благодарю вас, – с сарказмом бросил Минский. – Вы хоть сознаете, что это шантаж?