На перекрестках времени. Научно-фантастические рассказы
Шрифт:
Мы постояли, посмотрели, похлопали глазами, потом Жан-Жак затворил люк и аккуратно дожал рукоятку до упора. Верхнее «си» теперь, понятное дело, не тревожило моего абсолютного слуха.
— Прошу, товарищи, пока никому ничего не говорить, — сказал Жан-Жак. — Семен Семенычу я сам доложу о происшествии.
Ну, ладно. Мы вышли из «стойла», и Жан-Жак лично запер Дверь своим ключом.
— Смотрите, — сказал я, указывая на грязь возле канавы, — сюда ночью подъезжала машина.
— Да, — подтвердил Виктор, разглядывая следы. — Но мы здесь крутились на автокаре.
— Посмотри хорошенько. — сказал я. — След автокара — вот он, тоненький. А это отпечаток больших двускатных колес. Видишь, елочка.
— Н-да, елочки-палочки, — глубокомысленно подтвердил Виктор.
А Жан-Жак сказал:
— Безобразие, третий день не могут заасфальтировать.
И пошел напрямик, через березовую рощицу, к главному корпусу — должно быть, докладывать директору.
В хорошую погоду мы обычно проводили обеденный перерыв на пруду. Сегодня день был прохладный, серенький, но тихий, так что купаться в общем-то было можно.
Это очень здорово, что наш институтский городок раскидали по лесным просекам. После такой работы, как наша, просто необходимо выйти не на пропахшую бензином городскую улицу, а в лес. Хлебнуть дремотной смолистой лесной тишины…
Виктор не умел чинно и неторопливо прогуливаться. Он летел сквозь лес на второй космической, я еле поспевал за ним. Все же я успел изложить свои соображения относительно следов возле «стойла».
— Чужие машины — не могут — территория огорожена… — Ввиду высокой скорости говорить приходилось в манере диккенсовского Джингля. — Значит, своя, — шоферов потрясти…
Ленка была уже на пруду, стояла в синем купальнике на мостках. Она помахала нам и прыгнула в воду вниз головой. Виктор, почти не снижая скорости, разделся на ходу, ракетой влетел в воду и поплыл по прямой, колотя руками и ногами зеленую воду. Его круглая крепкая плешь скачкообразно двигалась среди всплесков, султанов, смерчей или как их там еще.
Я подплыл к Ленке и разрешил ей топить себя, и каждый раз делал вид, что ужасно пугаюсь. Она визжала от восторга, ей нравилась эта игра. Но вода была холодная, не очень-то раскупаешься, так что мы вскоре вылезли.
На берегу пруда стоял павильон — стекло, алюминий и железобетонные криволинейные оболочки, хитро растянутые на стальных тросах. Это архитектурно-торговое эссе довольно эффектно выглядело среди берез и сосен.
На веранде павильона было полно народу. Виктор уже сидел за столиком с Леней Шадричем, очкариком из палеосектора, и поглощал сосиски. Мы с Ленкой подсели к ним, и я пошел за едой. Когда я вернулся с подносом, Виктор уже покончил с сосисками. Прихлебывая чай, он вел с Шадричем ученый разговор о голубоглазых пелазгах, загадочном племени, населявшем некогда древнюю Грецию. Леня Шадрич тихим голосом опровергал доводы Виктора и при этом листал толстенную книгу с репродукциями. Он всегда читал, даже когда разговаривал с людьми, — скверная, на мой взгляд, привычка.
Я не стал влезать в разговор, пелазги меня не особенно интересовали, да к тому же я увидел в углу веранды дядю Степу, нашего институтского завгара. Он-то и был мне нужен. Я сказал Ленке, чтобы она подождала меня, и направился к дяде Степе, на ходу здороваясь И перешучиваясь с ребятами, сидевшими за столиками.
Дядя Степа утолял полуденную жажду ленинградским портером с добавкой небольшого количества водки, игравшей роль катализатора процесса наслаждения. Биохимическим стабилизатором процесса ему служил моченый горох.
— Садись, — приветливо сказал он, не то подмигнув мне, не то просто зажмурив один глаз. — Налью?
Видно, портер вызывал в нем повышенную потребность в общении. Я не стал капризничать: чокнулся с дядей Степой и выпил стаканчик.
— Как жизнь, дядя Степа? — начал я издалека. — Ездить много приходится?
— Мы далеко не ездим. Это вы далеко ездите. — Он засмеялся икающим смехом.
— Что верно, то верно, — сказал я. — Готовим пробный рейс, работы по горло. Тебе, наверно, тоже приходится по ночам работать?
Дядя Степа осторожно посмотрел на меня одним глазом. Потом на его широком простодушном лице появилась ухмылка. Он ловко кинул в рот горсть гороха, прожевал его и сказал:
— Не, по ночам мы спим. Ты, Калач, разъясни мне: вот вы в прошедшее время хотите ездить. А в будущее — как?
— В будущее проще, дядя Степа. Понимаешь, движущиеся часы всегда отстают и…
— Что-то я не замечал. — Дядя Степа взглянул на свои часы. — Если, конечно, часы в порядке. Я к чему спрашиваю — ведь прошлого, куда вы хотите ездить, уже нет?
— Но оно было, — сказал я, начиная терять терпение. — Дядя Степа, если хочешь, я тебе объясню все, только в другой раз. А теперь, будь друг, скажи: этой ночью ты или кто из твоих ребят не проезжал случайно мимо ангара?
— За других не знаю, а я не проезжал. — Дядя Степа мощным глотком прикончил портер и принялся аккуратно подбирать просыпавшийся горох.
— Ты же завгаражом, — не унимался я. — Без твоего ведома ни одна машина…
— Ну, бывай. — Дядя Степа поднялся, нахлобучил кепку и пошел к выходу, плавно неся на коротеньких ногах крепко сбитое тело.
Так мне и не удалось ничего выведать.
Когда мы с Виктором к концу перерыва возвращались на работу, то увидели на площадке перед «стойлом» каток. Он усердно утюжил дымящийся асфальт. Вот это оперативность!
Прошло два дня. Мы с Виктором стали нащупывать совмещения, которые можно было не считать бредовыми. Виктор развил такой бешеный темп работы, что возникла опасность завихрений, и хронографисты прибежали к нам со скандалом. Жан-Жак тоже заглянул в лабораторию и прочитал небольшую нотацию, впрочем, одобрительно отозвавшись о полученных нами результатах.