На перекрестках времени
Шрифт:
Эти лирики из палеосектора всерьез полагали, что СВП-7 создан специально для их археологических дел. А ведь пробный полет в прошлое был задуман только для проверки автомата предметного совмещения. Понимаете, у Жан-Жака давно уже тянулся принципиальный спор с академиком Михальцевым об «эффекте присутствия». Иными словами: сможем ли мы, путешествуя в прошлое, активно воздействовать на материальные объекты. Мы с Виктором, по правде, тоже несколько сомневались, а Жан-Жак утверждал, что сможем, и сердился на нас…
Леня Шадрич
Виктор стоял в своей глубокомысленной позе – уложив нос на палец. На сей раз я не стал дожидаться окончания его мыслительного процесса. Тряхнул Виктора за плечо и сказал, что нужно доложить о чрезвычайном происшествии Жан-Жаку.
– Вряд ли он ответит, – отозвался Виктор. – У него сейчас французы. Но попробуем.
Он нажал кнопку вызова. Коротко прогудел ревун, а потом мы услышали спокойный голос Жан-Жака:
– Это вы, Горшенин?
– Да, Иван Яковлевич. Срочное дело. Мы тут обнаружили…
И Виктор рассказал о недожатой рукоятке люка.
– Странно, – сказал Жан-Жак. – Не трогайте ничего, сейчас я приду.
Он пришел очень быстро. Мы показали ему рукоятку, и он по своему обыкновению полез в нагрудный карман за расческой, но передумал и пригладил желтые волосы ладонью.
– Вы точно помните, Виктор, что не открывали люка?
– Абсолютно точно.
– А кто из сотрудников работал здесь с вами?
– Только Андрей.
Жан-Жак посмотрел на меня с обычной благожелательностью.
– Ну а вы, Андрей…
– Нет, – сказал я. – Исключено.
– Странно, странно. – Жан-Жак плавным движением повернул рукоятку и открыл люк.
Конечно, в грузовом отсеке никого не было, если не считать автомата предметного совмещения, который своими изящными очертаниями напоминал мне распахнутую пасть бегемота.
Мы постояли, посмотрели, похлопали глазами, потом Жан-Жак затворил люк и аккуратно дожал рукоятку до упора. Верхнее си теперь, понятное дело, не тревожило моего абсолютного слуха.
– Прошу, товарищи, пока никому ничего не говорить, – сказал Жан-Жак. – Семен Семенычу я сам доложу о происшествии.
Ну ладно. Мы вышли из «стойла», и Жан-Жак лично запер дверь своим ключом.
– Смотрите, – сказал я, указывая на грязь возле канавы, – сюда ночью подъезжала машина.
– Да, – подтвердил Виктор, разглядывая следы. – Но мы здесь крутились на автокаре.
– Посмотри хорошенько. След автокара – вот он, тоненький. А это отпечаток больших двускатных колес. Видишь, елочка.
– Н-да, елочки-палочки, – глубокомысленно изрек Виктор.
А Жан-Жак сказал:
– Безобразие, третий день не могут заасфальтировать.
И пошел напрямик, через березовую рощицу, к главному корпусу, должно быть, докладывать директору.
В хорошую погоду мы обычно проводили обеденный перерыв на пруду. Сегодня день был прохладный, серенький, но тихий, так что купаться, в общем-то, было можно.
Это очень здорово, что наш институтский городок раскидали по лесным просекам. После такой работы, как наша, просто необходимо выйти не на пропахшую бензином городскую улицу, а в лес. Хлебнуть дремотной смолистой лесной тишины…
Виктор не умел чинно и неторопливо прогуливаться. Он летел сквозь лес на второй космической, я еле поспевал за ним. Все же я успел изложить свои соображения относительно следов возле «стойла».
– Чужие машины – не могут – территория огорожена… – Ввиду высокой скорости говорить приходилось в манере диккенсовского Джингля. – Значит, своя – шоферов потрясти…
Ленка была уже на пруду, стояла в синем купальнике на мостках. Она помахала нам и прыгнула в воду вниз головой. Виктор, почти не снижая скорости, разделся на ходу, ракетой влетел в воду и поплыл по прямой, колотя руками и ногами зеленую воду. Его круглая крепкая плешь скачкообразно двигалась среди всплесков, султанов, смерчей или как их там еще.
Я подплыл к Ленке и разрешил ей топить себя, и каждый раз делал вид, что ужасно пугаюсь. Она визжала от восторга, ей нравилась эта игра. Но вода была холодная, не очень-то раскупаешься, так что мы вскоре вылезли.
На берегу пруда стоял павильон – стекло, алюминий и железобетонные криволинейные оболочки, хитро растянутые на стальных тросах. Это архитектурно-торговое эссе довольно эффектно выглядело среди берез и сосен.
На веранде павильона было полно народу. Виктор уже сидел за столиком с Леней Шадричем, очкариком из палеосектора, и поглощал сосиски. Мы с Ленкой подсели к ним, и я пошел за едой. Когда я вернулся с подносом, Виктор уже покончил с сосисками. Прихлебывая чай, он вел с Шадричем ученый разговор о голубоглазых пелазгах, загадочном племени, населявшем некогда Древнюю Грецию. Леня Шадрич тихим голосом опровергал доводы Виктора и при этом листал толстенную книгу с репродукциями. Он всегда читал, даже когда разговаривал с людьми, – скверная, на мой взгляд, привычка.
Я не стал влезать в разговор, пелазги меня не особенно интересовали, да к тому же я увидел в углу веранды дядю Степу, нашего институтского завгара. Он-то и был мне нужен. Я сказал Ленке, чтобы она подождала меня, и направился к дяде Степе, на ходу здороваясь и перешучиваясь с ребятами, сидевшими за столиками.
Дядя Степа утолял полуденную жажду пивом. Биохимическим стабилизатором процесса наслаждения ему служил моченый горох.
– Садись, – приветливо сказал он, не то подмигнув мне, не то просто зажмурив один глаз. – Наливай.