На перекрестке больших дорог
Шрифт:
Катрин пробрал страх, когда она поняла, что эти двое готовы схватиться в драке.
– Приятель, ты начинаешь действовать мне на нервы. Кто ты, конюх госпожи Катрин или нянька? Знай свое место… Я хочу лечить ее. Может быть, ты предпочитаешь, чтобы ее плечо загноилось?
– Готье, я себя плохо чувствую, – мягко сказала Катрин. – Если он сможет облегчить боль, я буду ему очень признательна. Помоги мне, Сара!
Готье ничего не ответил. Он повернулся спиной и отошел в самый дальний угол. Его лицо словно окаменело. С помощью Сары Катрин
– Отвернитесь все! – приказала Сара солдатам, которые еще не спали.
Она сняла сюртук, свитер и, когда на Катрин остались только рейтузы и грубая желтая рубашка, посадила ее и высвободила раненое плечо. Встав на колени, Макларен так засмотрелся на Катрин, что она покраснела. Его необыкновенные глаза бесстыдно пробежались по ногам, рукам, остановились на груди, затянутой куском грубой материи, что, правда, не скрыло ее формы. Она ничего не сказала, позволила снять с плеча повязку, пока Сара ходила за горячей головешкой. Макларен негромко присвистнул и нахмурил брови: рана ему не понравилась. Она вздулась, и кожа приняла оттенок, не предвещающий ничего хорошего.
– Недолго и до заражения, – проворчал он, – но я приведу все в порядок. Хочу предупредить, будет больно. Надеюсь, у вас хватит мужества.
Он отошел и вернулся с флягой из козьей шкуры и небольшим мешочком, откуда достал льняную тряпочку. Встав на колени, взял свой кинжал, острый как бритва, и быстрым движением вскрыл рану. У Катрин не было времени даже вскрикнуть. Кровь потекла тонкой струйкой. Шотландец обмакнул тампон в жидкость из фляги, потом немилосердно принялся чистить рану.
– Предупреждаю сразу, – сказал он, прежде чем начать процедуру, – будет жечь.
Действительно, жгло, как в аду. Ей хотелось кричать от боли, слезы брызнули из глаз, но она все перенесла молча. Одна слезинка упала на руку Макларена. Он поднял глаза, посмотрел неожиданно нежно и улыбнулся.
– Вы храбрая, я так и думал. Теперь уже все закончено.
– Чем вы ей обработали рану? – спросила Сара.
– Жидкостью, которую мавры называют «дух вина» и пользуют в лечебных целях. Было замечено, что промытая ею рана не нарывает.
Рассказывая, он помазал рану мазью и наложил чистую повязку. Руки его стали удивительно нежными, и вдруг Катрин забыла боль и затаила дыхание. Одна рука скользнула по ее спине, ласково задержалась меж лопаток, и молодая женщина смутилась, почувствовала, как по ее телу пробежала дрожь. Беспокойство, вызванное ладонью мужчины, пробудило воспоминания о прошедшей молодости. Она уже считала, что ее тело обречено на холодную безответность, потому что в сердце надежда умерла, и вот неожиданно он опроверг это. Она отвернулась, желая избежать его ищущего взгляда, и натянула рубашку быстрым жестом.
– Благодарю вас, мессир. Уже почти не болит. Я постараюсь заснуть.
Ян Макларен опустил руки, поклонился вместо ответа и удалился, провожаемый подозрительным взглядом Сары. Раскрасневшаяся Катрин поспешно одевалась, а потом зарылась в сено. Она уже прикрыла глаза, когда Сара наклонилась к ней. Пламя догорающего костра играло на ее зубах, глаза насмешливо блестели.
– Дорогая моя, – шептала цыганка, – не надо убивать в себе жизнь! Будут еще и у тебя радости…
Катрин предпочитала не отвечать. Она крепко закрыла глаза с намерением заснуть и ни о чем не думать. Вокруг нее уже похрапывали спутники: глухо сопели шотландцы, почти мелодично – брат Этьен. Вскоре к их хору присоединился основательный голос Сары. Этот необыкновенный концерт долго мешал Катрин уйти в сон и забыть тревожные мысли.
Угасавший костер еще отбрасывал красные тени, потом потух, и молодая женщина лежала с открытыми глазами в полной темноте.
В противоположном углу сарая Готье тоже никак не мог уснуть.
На улице стояла тихая холодная зимняя ночь, но первобытный инстинкт лесного человека уже подсказывал ему, что весна не за горами.
Удар топора
Пришло утро, и все готовились в путь. Катрин чувствовала себя лучше, жар, кажется, спал. Воспользовавшись моментом, она попросила Макларена дать ей лошадь. Теперь она побаивалась близкого контакта в дороге с молодым шотландцем, но он встретил ее просьбу холодным взглядом.
– Где я возьму для вас лошадь? Я отдал лошадь вашего оруженосца Фортюна нормандцу. Монах и Сара едут по двое с моими людьми. Я не могу забрать еще одну лошадь у кого-то, пересадив его к другому. Это будет двойная нагрузка для животного. И все ради того, чтобы вы гарцевали в свое удовольствие. Вам так неприятно ехать со мной?
– Нет, – ответила она поспешно, – нет… конечно… но я думала…
Он наклонился к ней так, чтобы никто не слышал их разговора.
– Вы боитесь, зная, что для меня вы не просто закутанная в черную вуаль статуя, на которую смотрят, но боятся приблизиться, а женщина во плоти, которую можно обожать и не бояться сказать ей об этом.
Прелестные губы Катрин сложились в презрительную улыбку, но щеки заметно порозовели.
– Не обольщайтесь, мессир, тем, что вы можете пользоваться моей слабостью, тем, что я ранена и почти беззащитна. Коль вы утверждаете, что близость с вами волнует меня, я сумею опровергнуть это. А теперь по коням! Если не возражаете.
Шотландец поклонился и протянул даме сложенные в замок руки, чтобы она поставила на них ногу. Это был жест, признающий поражение, и одновременно рыцарский знак подчинения. Катрин триумфально улыбнулась и кокетливым движением отбросила вуаль на тамбурин, прикрывавший ее голову. Ее взгляд погрузился в светло-голубые глаза Макларена. То, что она там увидела, заставило ее слегка покраснеть, и, опершись ногой на сложенные руки, она взлетела на круп лошади. Мир был восстановлен. Все оседлали лошадей и покинули Морияк, и никто не заметил тени, пробежавшей по лицу Готье.