На перепутье
Шрифт:
— Знакомьтесь с коллегами.
И я, будто подчиняясь вожже, как послушная лошадь, неуклюже потопал к «коллегам».
Их оказалось двое. Пожилой мужчина с вислыми, желтыми от табака, усами и молодой парень с круглым веснушчатым лицом, дожевывающий картофельную деревенскую шаньгу.
— Костя Паздеев, — уныло представился я.
Усатый только молча кивнул и как ни в чем не бывало продолжал сворачивать цигарку. Рыжий парень дожевал шаньгу, обтер пальцы о брезентовую куртку и, вкусно чавкнув, сунул мне пятерню.
— Гошка… Трапезников… А это — дядя Егор, — качнул он круглой головой на пожилого.
Усатый опять только кивнул.
Итак, я — гидрометрист. В нашем
А сейчас мы вместе с Евдокимовым разъезжаем по рекам и речушкам, замеряем так называемый «расход», иначе говоря, определяем, сколько воды протекает по створу за секунду или за час, оборудуем водосливами все роднички и источники и везде ставим рейки для замера уровня воды. Я не совсем понимаю, для чего это все делается, и Гошка покровительственно (он поступил на работу тремя днями раньше меня) разъясняет что к чему.
— Рейки эти… как тебе… Чтобы следить за уровнем воды в реке или источнике… Чтобы видеть, больше воды или меньше. Понятно? А водосливы — это… Они, в общем, видишь, имеют определенной конфигурации отверстие для слива воды. Подошел с линеечкой, смерил толщину слоя вытекающей воды — порядок! Дебит известен. Это — сколько воды источник в секунду дает. Понятно?
Мне не совсем понятно, но обратиться к Евдокимову за разъяснением я не могу. Вернее, не хочу. Что-то в моих отношениях с ним сразу пошло не по тому пути…
Гошка — местный житель. Он, как и я, нынче окончил десять классов и не прошел по конкурсу в медицинский институт. Не в пример мне, он отнесся к этому весьма философски, весело подытожив:
— Что мне медицинский… Я там, что селедка в компоте. Мне что-нибудь такое надо…
Что именно такое ему надо — он и сам не знает. Говоря так, он выпячивает толстые губы и вертит растопыренной пятерней перед утиным носом.
— Ничё те не надо, — флегматично цедит дым сквозь желтые усы дядя Егор и подстегивает лошадь.
— Ну да! — таращит серые кошачьи глаза Гошка, припрыгивая рядом с телегой. — Мне бы на бурение попасть! Во, я понимаю… Заработки!!!
То, что его определили не на бурение а в «гидрометрию», — единственное, что иногда портит Гошке настроение. В гидрометрии он понимает немногим больше меня, а на бурении все ясно: бури, разведывай руду — и заработок больше.
Ясность цели и смысл в жизни — основная потребность молодости. Я Гошкины огорчения разделяю вполне. Мне тоже хочется на бурение, хотя бы потому, чтобы не быть в подчинении у Евдокимова.
Евдокимов мне не нравится. Почему? Я и сам толком не знаю. Может быть, из-за скрипучего властного голоса, которым он отдает распоряжения. Мной еще никто и никогда так не командовал, и потому все время кажется, что начальник ни во что не ставит ни десять классов образования, ни мое самолюбие. В его отрывистых командах мне все время чудится пренебрежение к моему чувству собственного достоинства. Это злит, раздражает, и я, как молодой петушок, топорщусь при каждом замечании в свой адрес.
Впрочем, Евдокимов на все мои старания продемонстрировать свою независимость не обращает ровно никакого внимания. Он всегда идет впереди, отмеряя удивительно широкими для такого маленького
Мы замеряли с Гошкой расход реки. Для замера определили постоянное место — створ, где был точно измерен поперечный рельеф дна (от берега до берега). По водомерной рейке мы всегда видели, на сколько понизился или повысился уровень воды в реке, и поэтому знали точную площадь створа. Для того чтобы определить, сколько воды протекает через створ, мы должны были в разных точках измерить скорость течения: у дна, у поверхности, у берегов, посередине. Для этого через реку был перетянут размеченный через равные промежутки трос, и у каждой отметки мы с лодки на разных глубинах замеряли эту скорость. Делалось это при помощи гидрометрической вертушки с лопастями, от контактов которой шли провода в лодку, к счетчику числа оборотов. Мы закрепляли вертушку на металлической штанге, ставили штангу на дно, надевали наушники и при помощи счетчика и секундомера отсчитывали, сколько оборотов в минуту делают лопасти вертушки (один щелчок в наушниках — один оборот). Замерив скорость течения у дна, поднимали вертушку выше по штанге, и так на всех отметках по всему створу. Течение в реке быстрое, и потому, чтобы держать штангу прямо, нужно было немало усилий.
Отработав свою норму с вертушкой, я передал штангу Гошке, а сам сел за счетчик. Закрепленную за трос лодку чуть-чуть побалтывало.
— Готов? — спросил Гошка.
— Ага…
Он стал опускать штангу в воду. Быстрая, упругая водяная струя ударила по лопастям вертушки, и штанга, вырываясь из Гошкиных рук, нырнула в сторону. Он подался к корме и, перевалившись через борт, старался упереть ее в дно. «Вывалится!» — вздрогнул я и рванулся к Гошке, чтобы ухватить его за штаны. Лодка качнулась, и в то же мгновение перед моим носом мелькнули стоптанные каблуки Гошкиных сапог. Через какую-то секунду его темно-желтые вихры показались из воды уже в нескольких метрах от лодки.
Все произошло настолько быстро, что на Гошкиной круглой веснушчатой физиономии еще не было ничего, кроме изумления. Большущие серые глаза его взглянули на меня из-под мокрых коротких ресниц, тут же потемнели, лицо Гошки перекосилось от страха, и над рекой гулко понесся крик отчаяния. Я хорошо плаваю, и потому мне особенно стыдно вспомнить, как я, вместо того чтобы броситься на помощь товарищу, растерянно шлепнулся от этого крика на скамью и тоже заорал не своим голосом.
В то же мгновение в воздухе мелькнула щуплая фигурка, с громким всплеском ахнула в воду, и вскоре отрывистый, резкий голос Евдокимова пролаял:
— Егор, веревку!
Начальник подхватил судорожно барахтающегося Гошку и, отгребаясь одной рукой, с большим трудом удерживал его на поверхности. Я перестал орать и заметался по лодке.
— Помочь?
Но мне не ответили. Обычно медлительный, Егор удивительно быстро и ловко забросил в воду веревку и уже вытягивал из реки ухватившегося за нее Евдокимова с повисшим на его руке ошалевшим от страха Гошкой.
— Так откуда я знал, что он плавать не умеет. Я думал… — виновато оправдывался я после. — Кто его знал…