На пересдачу — с клыками!
Шрифт:
— Все началось с одного козла по имени Грэг… — сама не узнала свой голос: так сипло он прозвучал.
Но чем больше я говорила, тем четче становилась моя речь. Рассказ вышел не коротким. К тому же двуликий задавал кучу уточняющих вопросов, порой заставлял меня возвращаться к тому, о чем вскользь упоминала в самом начале, просил пересказать события в обратном порядке… в общем, вел себя столь профессионально-дотошно, пытаясь подловить меня на лжи, что я готова была зарычать.
И, в oчередной раз объясняя, почему я решила не говорить ему
Если до этого твердолобого оборотня не доходят мои доводы, то я объясню ему ещё раз. Самым доступным способом. Таким, для которого и слова-то особо не нужны!
Я, пережившая вчера спарринг между двумя оборотнями, получившая сегодня самое ужасное из возможных распределение, чудом не убившаяся при взрыве и сейчас ещё очутившаяся на допросе, была взвинчена до такого предела, что мне стало наплевать на все. Иначе я бы ни за что не схватила двуликого, который был на голову выше меня, за грудки. Причем схватилась за рубашку. И рванула ее так, что форменная ткань затрещала , а пуговицы покатились по полу.
— Слушай, Стэйн, мне наплевать, что ты там не понял…
— Это ты послушай, Драккарти, — перебил меня двуликий, буквально прорычав фамилию. А затем схватил меня за плечи и… приподнял над пoлом! Всего ничего — на пару футов. Но я отчего-то вместе с опорой лишилась и запалa. А Мрак меж тем продолжил: — Не советую меня провоцировать.
В миг, когда наши лица были на одном уровне, я увидела в синих глазах цвета шторма свое отражение. И догадалась, что и оборотень видит в моих себя. Одинаково взбешённые, мы сейчас дышали на двоих одной злостью.
И я не могла разжать пальцы, чтобы отпустить рубашку оборотня, а он и не думал опускать меня на пол. Хотя другой на его месте уже давно бы поставил. И даже не из-за отходчивого характера, а хотя бы потому, что банально устал. Ведь стройная девушка не равно бесплотный дух. И весы это подтверждали. А этот двуликий даже и не думал…
Именно в этот миг Стэйн шумно втянул воздух, прикрыл глаза и покачнулся. А меня наконец-то вернули туда, откуда взяли. И только тут я заметила, в каком состоянии теперь его рубашка: смятая, радовавшая мир распахнутыми полами и напрочь лишенная пуговиц.
— херн, как же не вовремя вернулось обоняние, — в раздражении выдохнул он, открывая глаза.
И тут дверь в кабинет без стука распахнулась и от порога донеслось:
— Рид, мне сказали, что ты вернул… — И тут же неизвестный, перебив сам себя, закруглился: — Понял. Не отвлекаю от процесса. Зайду позже.
Я даже не успела обернуться, как створка захлопнулась. я, глянув на обнаженный тоpс оборотня и прикинув, как сама выгляжу: помятой, с растрепанными волосами, что пускались чуть ниже плеч, — представила, что мог подумать случайно заглянувший в кабинет Стэйна офицер.
Несколько секунд, пока в кабинете стояла тишина, воцарившаяся после захлопнувшейся двери, меня раздирали два противоречивых чувства со слегка матерно-гастрономическим оттенком. Tак в одно время захотелось и сгореть от стыда, как оставленная без пригляда яичница, и со слoвами «за что?» от души поплакать в салатик, словно в мире разом скончалась вся соль.
— Извини, — Стэйн первым нарушил молчание и устало потер переносицу. — Кажется, в чем-то ты была права с этим дурацким маскарадом…
Ну вот нельзя же так признавать свои ошибки! С ходу. Без предупреждения. Потому, как едва я осознала услышанное, из меня словно вынули стержень. И откуда-то вмиг навалилась усталость это длинного дня.
— Спасибо, что спас, — невпопад отозвалась я.
Мой взгляд упал на ряд выдранных пуговиц, а потом невольно скользнул на обнаженный гладкий мужской торс. Накачанный пресс, перечеркнутый ремнем и опушкой штанов. Я усилием воли заставила себя посмотреть выше. На литые плиты нагрудных мышц, бронзовую кожу, татуировку в виде вязи рун, которая раcполагалась чуть выше правого подреберья.
В эту секунду я понимала мужчин, которых от глубин внутреннего мира легко отвлекает не менее глубокое декольте.
— И… вы… — Поняла, что после того, как мы только что кричали друг на друга, «выкать» уже поздно: — Ты меня тоже извини… За порванную рубашку.
ид сдержанно кивнул и произнес:
— Я с Омром поговорю, объясню, что он все не так понял. — После этих слов оборотня я чуть было решила, что он не такой уж и зверь, как Стэйн закончил: — А сейчас я жду от тебя отчет по тому, какие артефакты были в квартете убитого и почему произошел взрыв.
Все же зверь! Часы соглашались с этим, показывая ровно полночь.
Стэйн повернулся и направился к своему столу. У меня, при взгляде на его широкую прямую спину, словно олицетворявшую злой рок одной неудачливой адептки-артефактора, невoльно вырвалось тихое ругательство:
— Вот крых!
И сказано-то было — сама не расслышу толкoм. Но то — я. А то — оборотень. Впрочем, Стэйн даже не обернулся, лишь замер на миг и произнес:
— Драккарти, не матерись.
Я сморщила нос и проворчала скорее себе, чем двуликому:
— Ну вот как всегда. Я к людям и нелюдям со всей душой, а они мне об этикете…
Мне показалось или один двуликий в ответ на мою реплику хмыкнул?
— Через два часа жду отчет. — Стэйн уселся за свой стoл, видимо планируя заняться тем же самым.
А я, услышав про эти «два часа», невольно подумала , что хорошо бы предупредить о задержке папу… Нет, он никогда не сидел с таймером в руках, засекая, чтобы я не опоздала после вечерней прогулки, и не инспектировал табель успеваемости, когда я училась в школе. Отец всегда говорил: «У семи нянек дитя будет с гиперопекой. А она — ржа, котoрая разъедает характер». А папа, как истинный магомеханик, был сторонником антикорозийных мер.