На подлодке золотой...
Шрифт:
— Ну, почему? — вежливо уклонился Роман. — Порой бывает...
За спиной соседки чернели свежевскопанные, без единого сорняка угодья. Грядки плотно обжимали со всех сторон крепкий домик. Заросший бурьяном участок Романа норовил по весне распространить сорняки на ее территорию, что соседка тяжело переживала — отдать ей должное, молча.
Чтоб конфликтовать минимально, Роман и привлек для окультуривания своей земли рабсилу. Мужики на его крохотной неплодоносившей латифундии были психбольные из ближайшего рабочего поселка, где с приходом демократии распустили дурдом,
Весной, когда оттаяли овраги, они было обосновались на общетоварищеской помойке в песчаном карьере, где для проживания вырыли себе норы меж корней вязов, удерживающих склоны. Но вскоре “сикилетов”, как их называла Анна Васильевна, поперли оттуда здравомыслящие и предприимчивые бомжи.
Роман привадил двух психов; приодел их в списанную израильскую форму, которую приволок его сын Димка из пустыни Негев во время прохождения воинской службы в танковом полку каптером.
Психи были счастливы; главным образом радовались они бездонным накладным карманам на штанах, куда складывали заработанное подаяние.
...Всё это прекрасно, размышлял Роман, покуривая на свежем воздухе, сдобренном живым фекалом, ибо за бедностью садовые товарищи удобряли тощие подмосковные глины непосредственно содержимым своих уборных. Вот кошка Анны Васильевны поймала глупую мышь и мучает ее на бетонной потрескавшейся дорожке, пробитой вялыми осенними лопухами. Всё это хорошо, пленэр и пейзане. Но что с Сикиным делать? Вот в чем вопрос...
— Кошка у меня хозяйственная... — умиротворенно сообщила соседка, — всю улицу у нас облавливает... заботливая... Одно беспокойство — котята. Нынче, правда, им прививку стали делать от беременности.
Роман вынес на крылечко вскипевший чайник, но чаепитие не состоялось — его вдруг осенило!..
У Ваньки есть собственная справка, где, когда и кем Ванька, Иван Ипполитович Серов, был привлечен к сотрудничеству с органами. Пусть Иван по ее образу и подобию “оформит” такую же на Сикина. А Роман ее опубликует с комментарием. А потом пусть разбираются: натуральная справка или домодельная? Главное ведь, что по сути-то всё правда...
Роман завел машину, оставил ее греться, а сам пошел забрать пустые бутылки и мусор — по дороге выбросить на помойку. Психов он оставлял без опаски: перекопают, уйдут.
...Компостная куча Ильи Ивановича, родного дядьки Синяка, который и завлек Романа в это не очень дружественное садовое товарищество, была завалена битой антоновкой, распространявшей райский винный дух. Обычное дело: хороший урожай — беда.
Сам же Илья Иванович, “чертов гном”, как величала его родная сестрица, мать Синяка, занимался важным делом, а именно — натягивал детский носочек на шипящий клюв рассвирепевшего индоселезня с хохлом на башке и трясущимся от злости зобом. Войну с иностранной птицей старик вел с прошлого года, когда сдуру по жадности прельстился на базаре ее пресловутой мясистостью. И тогда же, сразу после сделки, окаянная утяра больно укусила старика за впуклое
Сейчас Илья Иванович сводил с индюком счеты. Ноги индюка были связаны. Илья Иванович натянул-таки полосатый носочек с помпоном на расщеперенный плоский клюв птицы и туго замотал содеянное изоляционной лентой.
Роман от хохота еле вылез из машины.
— Пусть теперь пощиплется, пидор, — тяжело отпыхиваясь, сказал старик. — Уж и так ему, падле, червяков кидаешь, а он всё сзади норовит... Ликвидирую...
— Пожалей животную, Иваныч...
Илья Иванович задумался. Снял заморскую кепку, подарок Синяка, вынул влажный вкладыш из газеты “Завтра”, которой был подписчик, и выложил донце свежей прессой, оберегая от засаливания синий шелк подкладки. Потер поясницу.
— Костеохондроз одолел... Сам-то куда, за вином?..
— Позвонить надо.
Москву дали сразу.
— Ответьте Дорохову, — приказывала телефонистка Ивану.
— Писатель Дорохов? — ответил Иван. — Приболел никак?
— Ванька, слушай меня! Ты делаешь на Сикина справку, такую же, как у тебя, мы ее публикуем. Сикин от стыда вешается, я живу с чистой совестью, ты живешь...
— Я не живу, — оборвал его Иван. — Я сижу. Ты бы еще из кабинета Сикина позвонил.
— Иван, прости Христа ради. Но ты понял?
— Рома, — педагогически внимательным голосом начал Иван, чтобы не взбесить Романа, — ты обернут в воспоминания...
— Ответь однозначно: ты справку делаешь?!
— Жирный, ты рехнулся! У тебя вспенилось самолюбие. Сикин ноль, вошь подретузная. Ему в лучшем случае — два тычка плюс ложка крови. При помощи Синяка. А твоя праведная вдохновенность и воспаленная революционность и всегда-то были малосимпатичны, а сейчас и подавно... Кому всё это надо?..
— Мне это надо! Мне! — заорал Роман на весь переговорный пункт. — Тебе всё равно, а мне нет! Я член КСП! Он — директор. Значит, мой директор!.. А ты, видать, от своей богомолки заразился милосердием!.. Это не милосердие, а попустительство!..
Забыл, что ли, — разбиваются не всегда до смерти, иногда до самой смерти!..
Роман орал так, что телефонистка высунулась из своего дупла, а пожилые граждане кавказской национальности, скромно сидевшие на корточках по стенам в ожидании очереди, по всей видимости, армяне-шабашники, вышли деликатно на лестницу.
— Рома, кончай истерить, — грубо оборвал его Иван. — Истерика хороша у старых дев и оперных теноров. Советскому писателю она как слепому зухер!..
Ай да Ванька! Поди позлись на него толком.
— Иван, у меня куража нет больше тебя убеждать. Последний раз... Не хочешь справку делать — напиши в двух словах, как он тебя посадил...
— Донос писать не буду.
У Романа в кармане запищал пейджер, завещанный Синяком на время германской отлучки. Он и рвется, вероятно.
— Погоди, Иван, — Роман достал пейджер, прочитал сообщение. — Слыш, Ванюх, Синяк на проводе. Послезавтра на даче будет. Тебя требует и барышень.
— Проститутку будешь приглашать?
— Это ты про Таню? — напрягся Роман.